Римская диктатура последнего века Республики
Шрифт:
Раздачи земель осуществлялись как по инициативе триумвиров, так и по требованию армии (Vell., II, 81, 1—2; Dio Cass., XLIX, 14). Распределялись как государственные земли, так и земли италийских муниципиев. Поскольку денег на покупку земли у триумвиров не было, они прибегали по существу к конфискации земельной собственности — безвозмездному изъятию участков у местного населения. Более того, земли конфисковывались вместе с рабами и инвентарем (Арр. В. С., IV, 3; V, 12).
В историографии Нового времени к проблеме колонизационной политики триумвиров исследователи обращались довольно часто: изучались как аграрно-экономические {701} , [99] так и социально-политические аспекты проблемы [100] . При этом вывод колоний и основание ветеранских поселений триумвирами оценивается часто как аграрный или социально-экономический переворот {702} . Например, Р. Сайм рассматривал передел италийской земельной собственности как социальную революцию, в связи с чем действия Октавиана характеризовал как революционные {703} . Не касаясь подробно этого самостоятельного и сложного сюжета, отметим, что, по всей видимости, предпринятая триумвирами колонизация способствовала значительному перераспределению земли, развитию италийской муниципальной средней и мелкой собственности. Вместе с тем на основе традиционной взаимозависимости ветеранов-колонистов, ставших муниципальными собственниками, и бывшего полководца, именем которого была предоставлена земля, намечалась
99
Наиболее обоснованный вывод содержится в работах В. И. Кузищина: последствия аграрных мероприятий неоднозначны, ветераны увеличили число мелких землевладельцев Италии, но усилились и позиции крупного землевладения в лице командного состава, см.: Кузищин В. И. 1) Генезис рабовладельческих латифундий в Италии (II в. до н. э. — I в. н. э.). М., 1976. С. 144; 2) Римское рабовладельческое поместье II в. до н. э. — I в. н. э. М., 1973. С. 16.
100
В западной историографии, как правило, экспроприация земли для армии триумвиров рассматривается как процесс уничтожения италийского крестьянства, см.: Cardthausen V. Augustus und seine Zeit. Bd. 1. S. 192; Syme R. The Roman Revolution. P. 208; Cabba E. Esercito e societa nella tarda Republica Romana. Firenze, 1973. P. 134. В советской историографии было принято считать, что земельные конфискации имели вполне определенную социальную направленность и были ударом по италийской муниципальной аристократии, см.: Машкин Н. А. Принципат Августа. С. 221; Утченко С. Л. Древний Рим. С. 185. Правда, при этом признавалось, что муниципальная знать была важной опорой цезарианского режима, см.: Утченко С. Л. Становление Римской империи и проблема социальной революции // ВИ. 1967. № 7. С. 110; Штаерман Е. М. Расцвет рабовладельческих отношений в Римской республике. М., 1964. С. 185; Парфенов В. И. Рим от Цезаря… С. 55.
Политика колонизации и выведения ветеранских поселений предполагала, прежде всего, удовлетворение запросов армейской среды. В отношении гражданского населения триумвиры развили сложившуюся еще со времени диктатур Суллы и Цезаря тенденцию тотального контроля и силового давления. Цицерон определил эту тенденцию следующим образом: «Уже он (Юлий Цезарь. — Н. Ч.) развил (внушил) привычку свободного гражданства быть рабом, отчасти из-за страха, отчасти из-за терпения — Attulerat iam liberae civitati partim metu partim patientia consuetudinem serviendi» (Cic. Phil., II, 116). Политическая тактика насилия, с одной стороны, опора на демагогию и анархию официальной республиканской власти — с другой, позволяли триумвирам манипулировать народными массами и их мнением. Право апелляции к народному собранию теперь стало правом апеллировать к лицу, представлявшему триумвиров. Право голосования было сведено на нет. Полномочия народного собрания и избирательное право фиктивно сохранялись, но не было случая, чтобы имя какого-то кандидата было внесено в списки вопреки желанию триумвиров. Кроме того, традиционную формулу рогации законопроекта в народное собрание — «консулы в законном порядке предложили народу и народ законным порядком постановил — consules populum iure rogaverunt …populusque iure scivit» — нарушало давление армии. Армия стала верховным посредником в государственных делах, ей были переданы важнейшие прерогативы сената и народного собрания — корректировать основные решения (Dio Cass., XLVIII, 12, 1) и разрешать социальные конфликты (Арр. В. С., V, 68). Не гражданские слои римского общества, а армия выступила социальной опорой власти триумвиров. В связи с этим не интересы гражданского населения, а приоритеты легионов определяли социальную политику Октавиана, Антония и Лепида. Замечательной иллюстрацией нашего вывода является свидетельство Аппиана о том, что, когда в 40 г. в Риме свирепствовал голод, хлеб распределялся только между солдатами (Арр. В. С., V, 34).
Политику триумвиров в отношении сенатской аристократии можно определить как политическое лицемерие и сиюминутный расчет. С момента гибели Цезаря будущие союзники умело играли на личных интересах сенаторов, чтобы расположить их к себе. Яркий пример — ситуация, возникшая на заседании сената 17 марта 44 г. По предложению республиканцев, Цезаря следовало объявить тираном, а его убийц — спасителями республики. Тогда Антоний заявил, что завещание Цезаря и его прижизненные распоряжения касаются многих присутствующих. В том случае, если Цезарь будет объявлен тираном, все эти распоряжения будут отменены. Это возымело действие: те, кто поддерживали заговорщиков, под угрозой потери выгодных назначений, приобретенного имущества и т. п. отказались от их предложений (Арр. В. С., II, 135; III, 5). В первой Филиппике Цицерон намекал, что отношение сенаторов к политике Антония определяется их подкупом (Cic. Phil., I, 15). Деньгами и демагогией завоевывал авторитет в среде сенатской знати и Октавиан.
Ко времени образования II триумвирата сенаторы не составляли консолидированной группы. Отсутствие единых интересов, солидарность родственных кланов, приоритеты личных, а не государственных интересов затрудняли деятельность сената и тормозили принятие решений. Не случайно сенаторы не смогли выработать единой программы в отношении убийц Цезаря и в отношении преемников его власти. Более того, под давлением цезарианских легионов они, по-видимому, вообще не чувствовали себя ни свободными, ни способными принимать государственные решения. Это позволяло Антонию и Октавиану вести себя практически бесконтрольно. Антоний провел через народное собрание, минуя сенат, закон, позволявший ему без согласования с сенатом оглашать указания Цезаря как обязательные и имеющие силу (Арр. В. С., III, 5). По мнению Цицерона, этот закон давал Антонию такую полноту власти, которой не имел сам Цезарь (Cic. Ad Att., 14,1; Phil., 1,17). Показательно в этом отношении заседание сената 1 января 43 г., на котором Цицерон предложил принять senatus consultum ultimum, фактически объявлявший гражданскую войну Антонию, легализовать положение Октавиана и др. Но заседание закончилось безрезультатно, никаких решений принято не было. Лишь на четвертом заседании был принят ряд компромиссных решений, в том числе о необходимости направить к Антонию депутацию для выработки конкретных совместных действий. Так было и 2 февраля 43 г., когда в сенат пришел ответ от Антония с его встречными требованиями: одни сенаторы явно поддерживали Антония, другие были настроены против него, а большинство, очевидно, не имело четкой позиции, т. к. вновь было принято компромиссное решение, по которому Антоний не был объявлен врагом отечества, но государство и граждане должны были быть «в состоянии боевой тревоги — tumultus». Смятение и путаница дошли до предела. Цицерон показал, что решения сената этого периода были лишены какой-либо логики: сенаторы стремились к миру, но на деле способствовали войне. Оценивая настроения сенаторов, он с горечью отмечал, что они более пекутся о собственной безопасности, нежели об интересах государства (Cic. Phil., VIII). В апреле 43 г. Цицерон охарактеризовал сенат так: «…одни… питают дурные замыслы, другие вообще не заботятся ни о чем, третьи недостаточно стойки в выполнении задач, взятых ими на себя, а в своих предложениях не всегда руководствуются пользой государства, а расчетами или страхом — …alios male sentire, alios nihil omnino curare, … alios parum constanter in suscepta causa permanere sententiamque suam non semper utilitate rei publicae, sed turn spe turn timore moderari» (Cic. Phil., XIV, 17). В целом политика триумвиров по отношению к сенатской аристократии сформировала две тенденции (ср.: Тас. Ann., 1,2). Первая тенденция состоит в том, что в результате проскрипций оказалась окончательно сломленной политическая воля сената и остатки старой сенатской аристократии были приведены к необходимости компромисса. Поворотным пунктом в судьбе nobilitas можно считать Мизенский договор, по которому проскрибированные аристократы получили частичную компенсацию имущества и право вернуться в Рим (Liv. Per., 127; Арр. В. С., V, 72). Эта акция отчетливо продемонстрировала, что старая сенатская аристократия не представляла более сколько-нибудь значимой силы. А последовавшее за Мизенским соглашением утверждение в сенате всего, что было предпринято Октавианом и Антонием в должности триумвиров (Арр. В. С., V, 74—75), означало, что необходимый политический
Практическая политика триумвиров на первом этапе существования II триумвирата имела своим следствием ряд серьезных изменений. Во-первых, физически уничтоженной оказалась республиканская оппозиция, т. е. та часть римского гражданства, которая была наиболее политически активной и преданной республиканским традициям. Вместе с этим были значительно ослаблены республиканские элементы управления государством. Более того, развивавшаяся на основе экстраординарного империя авторитарная власть триумвиров буквально парализовала действие республиканской власти. Во-вторых, римско-италийское гражданство, состоявшее из гетерогенных в социально-экономическом и даже этническом отношении групп, нуждалось в создании эффективной структуры власти, которая неизбежно должна была иметь имперский характер. Триумвиры не создали единого имперского аппарата управления, но на основе всеобщей милитаризации политического пространства формирующейся империи они увеличили потенциал власти и сконцентрировали потестарные возможности.
После окончательного разгрома оппозиции (36 г.) в истории II триумвирата начался новый этап, содержание которого определяется борьбой триумвиров за единоличную власть и переходом к политике конструктивного взаимодействия с обществом [101] . В 36 г. Октавиан, во-первых, попытался установить контакт с республиканскими органами власти и восстановить систему гражданского правления: отчитался перед народом и сенатом обо всем им совершенном за время триумвирата (Арр. В. С., V, 130; Dio Cass., XLIX, 15), восстановил систему магистратской власти, обещал покончить с практикой гражданских войн, сложить триумвирские полномочия и восстановить республиканскую форму правление, уничтожил все бумаги, касавшиеся гражданских войн (Арр. В. С., V, 132), провел демобилизацию 20 тыс. солдат (Арр. В. С., V, 129). Во-вторых, продемонстрировал свою готовность вернуться к традиционной сословной политике: еще в 41 г. освободил знать от земельного распределения, в 38 г. укрепил личные отношения со старой римской аристократией, заключив брак с Ливией Друзиллой (Suet. Aug., 62); вернул рабов прежним их владельцам или их наследникам, оставшихся, хозяева которых не были обнаружены, казнил (Арр. В. С., V, 131); объявил фискальную амнистию — сложил недоимки по налогам и откупам (Арр. В. С., V, 130; Dio Cass., XLIX, 15). В-третьих, стремился стабилизировать положение в Италии: новые колонии основывались вне Италии, в случае организации поселений в италийских муниципиях земля не конфисковывалась, а выкупалась; вопросы землераспределения передал муниципальным органам власти (Dio Cass., XLIX, 34). Наконец, решительными мерами пытался навести общественный порядок: боролся с преступностью, ввел практику ночных сторожей (Арр. В. С., V, 132); восстановил практику организации зрелищ и обеспечения беднейших жителей Рима дешевым хлебом (RGDA, 15, 1; 3), развернул активные восстановительные и строительные работы (RGDA, 4, 18; Vell., II, 81, 3; Dio Cass., XLIX, 15).
101
Историки Нового времени по-разному датируют и аргументируют этот поворот. М. Грант и Г. Бенгтсон, например, считают возможным говорить о начале борьбы Октавиана за единоличную власть и о его переходе к имперской политике уже в 42 г., см.: Грант М. Двенадцать цезарей. М., 1998. С. 58; Bengtson H. Grundriss der r"omischen Geschichte… S. 244—245. P. Ю. Виппер видел элементы поворота в политике Октавиана в событиях 41 г. и считал, что после 36 г. они получили развитие, см.: Виппер Р. Ю. Очерки истории Римской империи. С. 342. Большая часть отечественных исследователей связывает начало перехода к конструктивной политике с Мизенским соглашением 39 г., см.: Машкин Н. А. Принципат Августа. С. 254; Егоров А. Б. Рим на грани эпох. С. 82; Парфенов В. И. Рим от Цезаря… С. 95; некоторые — с формальным распадом триумвирата в связи с лишением Аепида триумвирских полномочий в 36 г., см.: Ковалев С. И. История Рима. С. 459; Утченко С. Л. Древний Рим. С. 197.
Однако политика конструктивного взаимодействия при триумвирах не получила равномерного организационного характера. Их власть опиралась на военную силу и авторитет военных полководцев. Были предприняты лишь первые шаги для перехода к гражданской жизни. Но и они были сделаны в условиях военно-политического противостояния Октавиана и Антония. Несмотря на формальную ликвидацию II триумвирата в 36 г., они продолжали опираться на триумвирские полномочия вплоть до 32 г. {705} , [102]
102
Более того, Й. Бляйкен считает, что Октавиан, не пользуясь титулатурой триумвира, опирался на триумвирские полномочия вплоть до 27 г., см.: Bleicken J. Zwischen Repuiblik und Prinzipat. S. 71—72, 82.
Таким образом, полномочия и социальная политика триумвиров подвели итоги предшествовавшему развитию и заложили основы будущего во всех сферах римской жизни. За время между 43 и 33 гг. (время официального существования II триумвирата) римская республиканская власть, утратив возможности согласования общественно-политических интересов, утратила и целесообразность. Римское гражданство, ставшее еще более гетерогенным в социально-политическом и территориально-этническом отношении, оказалось еще более дезорганизованным. В условиях гражданских войн и увеличения потенциала власти в результате распространившейся практики террора и военного давления городские низы уповали на сильную и дееспособную власть, в компетенции которой было возможно наведение общественного порядка и обеспечение люмпенизированной массы средствами существования. Мелкие собственники, по-прежнему жившие патриархальным бытом, стали переносить традиционные патриархальные представления (патерналистские, представления о патронате-клиентеле и пр.) на государственно-политическую сферу и носителей властных полномочий. Владельцы небольших вилл — средние собственники — не оторвались от общинных норм, но в условиях разложения этих норм ориентировались на те структуры, которые могли обеспечить сохранение их собственности. Социальная верхушка (республиканский нобилитет) была физически уничтожен, а его остатки перестали быть политической силой; на политической арене появилась новая аристократия, лишенная республиканских пристрастий. Каждая сословная группа имела свои экономические и политические цели. Однако отсутствие единых коллективных целей и перспектив на будущее требовало силы, объединяющей все эти группы. В этих обстоятельствах желание триумвиров обеспечить и сохранить собственную власть неизбежно способствовало развитию монархической и территориально-державной тенденций.
Завершая анализ компетенции и практической политики триумвиров, отметим самое главное: II триумвират занимал историческое положение между поздней Римской республикой и принципатом. Здесь мы сталкиваемся с непосредственным прототипом Римской империи.
С поздней Республикой его сближает конституированный характер полномочий, сохранение республиканских элементов власти и республиканских традиций.
Тем не менее II триумвират ближе к принципату, чем к республике. Как и там, мы видим наличие особого империя, который обеспечивал триумвирам контроль и над гражданской жизнью, и над армией. Как и там, мы видим расширение империя до границ территориального единства, включавшего Рим, Италию и провинции, авторитарное подчинение государства воле и реальной силе триумвиров и соответственное оформление имперских административных форм. Как и там, мы видим, что полнота власти триумвиров определялась не столько правовой нормой, сколько неправовыми основами: вмененной экстраординарной компетенцией и опорой на армию. Таким образом, II триумвират, сохраняя генетическую связь с республикой, явился непосредственным прототипом монархической и имперской системы власти.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Переход Рима от республики к империи, ставший своего рода феноменом римской истории, и значительные изменения во всех областях жизни, связанные с этим процессом, объясняют значительный устойчивый, повышенный интерес исследователей к периоду II—I вв. Несмотря на расхождения в подходах историков к оценке этих событий, большинство из них обнаруживает некоторые общие черты: переход оценивается чаще всего как революционный, в исследовательской литературе распространены антитеза «республика— империя» и идея о фатальном расхождении этих форм. При этом одни исследователи сравнивают республику I в. с предшествующим периодом, другие рассматривают все события сквозь призму последующего развития. При таких подходах к оценке событий важно понять, насколько радикальным был разрыв с прошлым или продолжалось развитие имевшейся тенденции? Каковы в конечном итоге место и роль политических преобразований — сознательных волевых усилий наиболее активных политических лидеров?