Римская история в лицах
Шрифт:
Еще до начала сражения он приказал пятистам кельтиберам, находившимся в передовой линии испанского войска, спрятать под одеждой короткие мечи и дал им соответствующие инструкции. Этот эпизод описан у Аппиана. Когда завязалась битва, испанцы...
«...выбежав из строя, бросились к римлянам и протягивали им щиты, копья, и мечи, которые были у них на виду, как будто они были перебежчиками. Сервилий, похвалив их, тотчас взял у них оружие и поставил назад в одной, как он думал, одежде; он не считал целесообразным связывать перебежчиков на глазах врагов и не подозревал их, видя их в одних хитонах, да и времени подходящего не было среди такого напряженного боя». (Аппиан. Римская История. VII, 3, 22)
На это и рассчитывал Ганнибал. Когда окружение было завершено,
«...видя, что наступил указанный им момент, те пятьсот кельтиберов, вытащив из-за пазух короткие мечи, убили
Ряды легионов смешались, отступившие было в центре кельты перешли в нападение, кольцо противника стало сжиматься, римляне сгрудились, мешая друг другу, — началось их избиение. Варрон, командовавший на фланге, со своим эскортом бежал в находившуюся километрах в сорока от места боя римскую крепость. А Эмилий Павел, прискакавший в центр с другого фланга, вместе с Сервилием, сплотив вокруг себя лучших воинов, продолжал обороняться. Но сражение уже было проиграно, и Аппиан так описывает его заключительный аккорд:
«Полководцы, а за ними все, которые были на конях, стали сражаться пешими, окруженные всадниками Ганнибала. И много блестящих подвигов совершили они, будучи опытными и храбрыми, и, находясь в безнадежном положении, нападали на врагов, исполненные гнева. Их истребляли отовсюду, и, разъезжая верхом вокруг них, Ганнибал то подстрекал своих, призывая покончить с этим остатком, чтобы довершить свою победу, то стыдил и упрекал, что, победив такое множество, они не могут одолеть немногих. Римляне же, пока с ними были Эмилий и Сервилий, нанося сами удары и терпя большой урон, все же оставались в строю. Когда же пали их полководцы, они, сильным натиском пробившись через середину врагов, стали разбегаться в разные стороны». (Там же. 24)
Разгром римского войска был сокрушительным. Около 50 тысяч римлян погибло, в их числе восемьдесят сенаторов, несколько бывших консулов. 20 тысяч было взято в плен. Потери карфагенян были незначительными. Среди избежавших гибели был Публий Корнелий Сципион младший — сын консула, потерпевшего поражение от Ганнибала в Цизальпинской Галлии, спасший там своего отца. И здесь юноша проявил незаурядную доблесть, пресекая панические настроения воинов и увлекая их за собой.
Только теперь в Риме осознали всю меру нависшей над ним опасности. Враг был не просто хитер, он был силен! Пришлось расстаться с убеждением в превосходстве римского оружия, пришлось понять, что государство на краю гибели. Надо отдать должное римлянам: это понимание не породило растерянность, а наоборот — проявило свойственные им стойкость и упорство. Римский народ и сенат встретили известие о катастрофе мужественно. Понимая необходимость сплочения в эту критическую минуту всех сил нации, они даже воздержались от упреков в адрес Варрона и солдат, когда те возвратились в Рим, и, если верить Титу Ливию:
«...так высок в это самое время был дух народа, что все сословия вышли навстречу консулу, главному виновнику страшного поражения, и благодарили его за то, что он не отчаялся в государстве». (Тит Ливий. История Рима. Т. 2, XXII, 61)
Был объявлен новый набор войска. Впервые в Римской истории за счет казны у граждан были выкуплены на свободу и стали под римские знамена восемь тысяч юношей-рабов (то, что римляне согласились идти в бой рядом со вчерашними рабами, само по себе говорит о многом. Впрочем, здесь уместно напомнить то, что было сказано в первой главе о своеобразном отношении к рабам в Риме). Все гражданское население было мобилизовано на укрепление стен города. Было даже освобождено из заключения шесть тысяч преступников, согласившихся вступить в войско. С древнеримской суровостью сенат решил вопрос о сдавшихся в плен. Ганнибал, как обычно, отпустил пленных союзников, а за римлян, нуждаясь в деньгах, вознамерился получить выкуп. Аппиан так описывает этот эпизод:
«Ганнибал дал пленным позволение отправить в Рим послов относительно их участи: не захотят ли находившиеся в городе выкупить их за деньги. Выбранных пленными трех послов во главе с Гнеем Семпронием заставили поклясться в случае отказа римлян вернуться. Родственники взятых в плен, обступив здание сената, заявляли, что каждый из них выкупит родных за свои деньги, и умоляли сенат разрешить им это, и народ вместе с ними плакал и просил. Из сенаторов одни не считали правильным при столь больших несчастьях вредить государству потерей еще стольких граждан, освобождать рабов и пренебрегать возможностью освободить
Союзники действительно стали отпадать от Рима. На сторону Пунийца перешел весь юг Италии, за исключением прибрежных греческих колоний. И, что особенно было важно, большой, богатый и хорошо укрепленный город Капуя, соперник Рима, открыл перед ним свои ворота.
Кстати, о Капуе. Позволь, уважаемый читатель, сделать одно небольшое отступление, которое, хотя и не продвинет наше повествование, но, я надеюсь, развлечет тебя. Тит Ливий в начале 23-й книги своей Истории рассказывает одну «презабавную» сценку народного суда. Дело происходит как раз в Капуе, в том же 217-м году, еще до того, как туда пришел Ганнибал. В городе брожение, и некий знатный и популярный в народе проходимец по имени Пакувий задумывает подчинить себе городской сенат, естественно, нелюбимый толпой. Он собирает сенаторов и говорит, что народ намерен их всех истребить, но он берется их спасти. Для этого они должны согласиться быть запертыми в курии и, кинув жребий, по одному выходить, когда он будет отпирать дверь. Потом Пакувий созывает народ и объявляет, что намерен казнить всех сенаторов, кого своим криком приговорит народ.
Но каждому казненному, чтобы город не оставался без управления, нужно будет тут же избрать замену — человека хорошего и честного. Первого же вышедшего из курии все дружным криком приговорили к смерти, но когда было предложено назвать замену, произошло вот что:
«Сначала все молчали, не зная, кого бы предложить, затем, когда кто-то, преодолев смущение, назвал чье-то имя, тут же поднялся шум: одни кричали, что они этого человека не знают; другие попрекали его низким происхождением и бесчестящей бедностью, грязным ремеслом или постыдным промыслом. Еще больше обвинений посыпалось на второго и третьего человека, предложенного в сенаторы; становилось ясно, что люди сенатором недовольны, а предложить вместо него некого... Люди разошлись, говоря, что легче всего терпеть знакомое зло, и распорядились освободить сенаторов.
Так Пакувий, убедив сенаторов в том, что они обязаны жизнью больше ему, чем простому народу стал хозяином города уже с общего согласия — браться за оружие не пришлось». (Тит Ливий. История Рима. Т. 2, XXIII, 3)
Согласитесь — тонкое понимание психологии толпы! Но вернемся к нашему рассказу. Ганнибал ожидал еще и прихода подкреплений из Испании, о которых он просил письмом оставшегося там его младшего брата, Гасдрубала. А также хоть какой-нибудь помощи из Карфагена, где известие о победе под Каннами должно было произвести впечатление. Наконец, он надеялся на высадку в Италии македонского царя Филиппа, с которым только что был заключен союз и даже договор о разделе сфер влияния после победы над Римом.
Пока же он повел свое войско на зимовку в Капую. По мнению Тита Ливия, это, казалось бы, вполне естественное решение было еще одной и, быть может, даже более серьезной ошибкой Ганнибала:
«Большую часть зимы, — пишет Ливий, — войско провело под кровлей. Солдаты давно притерпелись ко всем тяготам; хорошая жизнь была внове. И вот тех, кого не могла осилить никакая беда, погубили удобства и неумеренные наслаждения — и тем стремительнее, что с непривычки к ним жадно ринулись и в них погрузились... Ганнибал вышел из Капуи словно с другим войском; от прежнего порядка ничего не осталось. Большинство вернулось в обнимку с девками, а как только их поместили в палатках, когда начались походы и прочие воинские труды, им, словно новобранцам, недостало ни душевных, ни телесных сил. На протяжении всего лета большинство солдат покидало знамена без разрешения, и приютом дезертирам была Капуя». (Там же. 18)