Римская история в лицах
Шрифт:
Занятый войной с Филиппом, Рим тоже не пытался воспрепятствовать экспансии Антиоха в далекой Азии, хотя и был этим серьезно обеспокоен. Во-первых, потому, что владения Филиппа Македонского, в случае победы над ним, должны были оказаться в орбите римских интересов. Во-вторых, потому, что послы Птоломея, которому римляне обещали союз и покровительство, просили защиты от Антиоха, чьи вожделения уже направлялись на само египетское царство; наконец, потому, что римляне в войне с Македонией выступали в качестве защитников свободы Греции, и эта взятая ими на себя миссия, по логике вещей, должна была распространяться и на малоазиатских греков.
Долгое время дело ограничивалось дипломатическими демаршами римских посольств — недостаточно убедительными, чтобы остановить Сирийца. Однако тональность
«Антиох думает, будто слава его в том, чтобы поработить города, коими прадед его овладел лишь по праву войны, дед же и отец вообще никогда не считали своими наследственными владениями; ну, а римский народ будет, как прежде, с постоянством и верностью стоять за свободу греков. Народ наш освободил уже Грецию от Филиппа, и так же точно желает он освободить в Азии города греков от Антиоха». (Тит Ливий. История Рима. Т. 3, XXXIV, 58)
Римляне встревожены еще и известием о том, что ко двору сирийского царя прибыл Ганнибал. Он принят весьма благосклонно и подбивает Антиоха начать войну с Римом. В греческий город Эфес, где находится временная резиденция Сирийца, направляется еще одно посольство во главе со Сципионом Африканским. Царя в Эфесе оно не застает, но зато происходит встреча старых противников, Сципиона и Ганнибала. Тит Ливий и Аппиан передают содержание любопытного для нас разговора между двумя великими полководцами. Вот он, в пересказе Аппиана:
«Говорят, что во время этих бесед в гимнасии как-то разговорились между собой Сципион и Ганнибал об искусстве вождя в присутствии очень многих. Сципион спросил Ганнибала, кого он считает лучшим вождем. Ганнибал ответил: «Александра Македонского». Сципион отнесся спокойно к этому заявлению, означавшему, что Александр стоит выше его, и спросил, кого же он считает вторым после Александра? Ганнибал тогда сказал: «Пирра, царя Эпира». Очевидно, доблесть он полагал в дерзании, а более дерзновенно действовавших, чем эти цари, нельзя найти никого. Сципион, уже почувствовавший обиду, однако еще раз спросил его, кому же он отдает третье место? Конечно, он был вполне уверен, что получит это третье место. Но Ганнибал ответил: «Себе. Будучи еще юным, я завоевал Иберию и первый после Геракла с войском перешел через Альпы, вторгшись в Италию, — такой смелости из вас никто никогда не проявлял; я завоевал четыреста городов и часто приводил вас к необходимости бояться за ваш собственный город, причем из Карфагена мне не посылали ни денег, ни войска». Когда Сципион увидал, что он хочет продолжать самовосхваление, он, засмеявшись, сказал ему: «На какое же место ты бы, Ганнибал, поставил себя, если бы не был мной побежден?» Говорят, что Ганнибал, тут уже заметив завистливую ревность, сказал: «Тогда я поставил бы себя выше Александра». Так Ганнибал не отказался от своего высокомерного тона, но незаметно польстил Сципиону, дав понять, что победил того, кто выше Александра.
Когда они расходились, Ганнибал стал приглашать Сципиона к себе в гости, но Сципион ответил, что он охотно бы зашел к нему, «если бы ты не был у Антиоха, отношения которого с римлянами довольно подозрительны». (Аппиан. Римская История. XI; 10, 11)
Но вернемся к Антиоху. Отнюдь
Римский сенат и народ объявляют войну Антиоху. Непосредственным поводом для этого послужило ничем не спровоцированное нападение сирийцев на отряд римских воинов, несших караульную службу в Греции. Следует отметить, что римляне были далеко не уверены в успехе новой войны. Вот как описывает их настроение в тот момент Аппиан:
«Так как Антиох был властителем всей внутренней Азии, многих народов и, за небольшим исключением, всей приморской области, так как он уже стоял твердой ногой в Греции, имел славу страшного завоевателя и достаточное снаряжение, так как он совершил в войнах против других народов много блестящих подвигов, откуда и пошло его прозвище «Великий», то римляне опасались, что война для них будет длительной и тяжелой. Под большим подозрением был у них Филипп Македонский, недавно побежденный ими, и карфагеняне... ведь Ганнибал был у Антиоха». (Там же. XI, 15)
В 191-м году консул Марк Ацилий Глабрион во главе 20-тысячного войска высаживается на севере Греции (среди его легатов будущий знаменитый цензор, ревнитель римской старины Марк Порций Катон). Войско Антиоха вдвое меньше римского — его основные силы остались в Азии. Здесь он рассчитывал на широкую, поддержку греков и... просчитался. В союз с сирийским царем вступили только этолийцы, обиженные на римлян, недостаточно их отблагодаривших за поддержку в войне с Филиппом. Антиох вынужден обороняться. Удобнее всего это сделать в узком Фермопильском ущелье, где почти три века назад триста спартанцев сумели задержать полчища персидского царя Ксеркса. Исход того знаменитого сражения был решен, когда персам удалось по горным тропам выйти в тыл защитникам ущелья. Об этом обходном пути известно и сирийцам, и римлянам. Чтобы его перекрыть, Антиох посылает отряд этолийцев, а консул против них отправляет легионеров во главе с Катоном. Будущему цензору удается разбить этолийцев, и он выходит в тыл войску царя. Одновременно с этим Ацилий начинает лобовую атаку. Сирийцы не чета древним спартанцам, их сопротивление быстро сломлено. Войско Антиоха обращается в бегство; сам он едва спасается на близлежащий остров Эвбею, откуда переправляется обратно в Азию, в Эфес.
Этот эпизод Сирийской войны мог бы и не привлечь нашего внимания, тем более что Сципион в нем не участвовал, если бы не два обстоятельства. Во-первых, в нем отличился Марк Катон, чья личность нас в дальнейшем будет интересовать непосредственно. А во-вторых, описывая этот эпизод, Тит Ливий пересказывает обращение римского консула к войску перед началом сражения в ущелье. Это обращение интересно тем, что в нем звучит новая для римской истории мотивация воинской доблести:
«Вам надлежит помнить, — говорит воинам Ацилий, — что воюете вы не только за свободу Греции, хотя и это было бы великой честью.
Вашей наградой станет не только то, что находится в царском лагере, в добычу достанется и все снаряжение, которое там со дня на день ожидают из Эфеса. А затем римскому господству откроются Азия, Сирия и все богатейшие царства, простирающиеся вплоть до восхода солнца». (Тит Ливий. История Рима. Т. 3, XXXVI, 17)
Мы уже знаем, что ограбление захваченного города и присвоение имущества побежденного врага были нормой в войнах того времени, как, впрочем, и всех последующих времен, но такая широкая и откровенная перспектива дальнейшей экспансии римским консулом перед изготовившемся к сражению войском рисуется, наверное, впервые.
В Эфесе Антиох ведет себя беззаботно — он уверен, что римляне не решатся привести войска в Азию. К тому же он справляет медовый месяц: на Эвбее он влюбился в дочь одного из местных аристократов, взял ее в жены и увез с собой в Эфес. Только многоопытный Ганнибал настойчиво предупреждает царя, что:
«В Азии и за самое Азию вскоре придется ему биться с римлянами и на суше, и на море: либо он отнимет власть у тех, кто жаждет покорить весь земной круг, либо сам лишится царства». (Там же. XXXVI, 41)