Римский орел
Шрифт:
"Нет, - подумал Черепанов, - у дикости есть много больших плюсов. Например, лицемерия поменьше".
Он ошибался, полагая здешнее общество более диким, чем то, где родился. И насчет лицемерия - тоже ошибался. Мир, в котором он сейчас оказался, был первоосновой всей европейской культуры - политики, этики, законодательства и государственности. Со всеми их плюсами и минусами. И как всякая основа, он во многом был глубже и правильней многочисленных построек, выросших на фундаменте Римского Миропорядка. К сожалению, Черепанову не суждено было увидеть Рим в эпоху расцвета. Только накануне гибели.
... Оленья туша неторопливо поворачивалась на вертеле, которым служила грубо оструганная жердина, установленная на рогатках. Сотрапезники отмахивали ножами куски - по мере готовности, сдабривали солью, дули на горячее мясо...
Плавт, снимавший обжаренные, шкворчащие куски небрежным и идеально точным взмахом ножа, тем же движением ловко забрасывал их в глиняную миску, из которой ели детишки - мальчик лет пяти и заморенная девчушка года на четыре постарше.
Девчушке кентурион напоследок сунул кусок медовых сот, которым она поделилась с братцем.
Черепанов, зная темперамент и установки кентуриона, опасался, как бы Гонорий не стал к ней приставать, но, видимо, даже с точки зрения любвеобильного Плавта, девчонка была еще слишком мала. Что же касается двух присутствовавших женщин...
Возможно, они не отказали бы славному воину, а их мужчины не стали бы возражать (интересно, как бедолаги могли бы возразить Плавту?), но уж больно грязны и невзрачны были эти крестьянки. Кстати, именно крестьянки, в первоначальном значении этого слова. На обеих Геннадий заметил маленькие деревянные крестики. А старший из мужчин после трапезы пробормотал что-то вроде "Pater noster" [Отче наш].
Внезапно тонкий жалобный вой пронзил темноту. Совсем близко. Стреноженные лошади, пасшиеся неподалеку, нервно заржали и подались к людям.
Даже слой пыли не мог скрыть, как побледнели женщины. Да и мужчины занервничали.
– Лупус, - прошептала девочка.– Волк.
И тут же получила от матери оплеуху.
– Накличешь, дура!
– Оставь ее, - спокойно уронил Плавт.– Ну, волки. Что с того? Пойдем, Геннадий, лошадей привяжем на всякий случай.
Черепанов поднялся.
За все время их совместного путешествия волков он не видел ни разу. И не слышал. Следы - да. Следы попадались. И волчьи шкуры у варваров по ту сторону Дуная встречались столь же часто, как сапоги типа "казак" осенью на Арбате.
Вой раздался совсем близко. И тут же солисту ответил целый волчий хор.
– Кровь учуяли, - сипло произнес старший из мужчин.– Его кровь.– Он показал на недоеденную тушу оленя.
–
– Вот еще, - проворчал Плавт.– Волков жареным мясом кормить. Да я их лучше сам съем! Вместе с хвостами!– Кентурион подмигнул перепуганной девчонке.
Та неуверенно улыбнулась.
Черепанов ощутил, как редеет сгустившийся над поляной страх. Даже ему как-то спокойнее стало...
В следующий миг он вскочил, словно подброшенный пружиной. Ширкнул выдернутый из ножен меч - серый зверь с тусклыми красными глазами отпрянул назад и застыл между двух кустов. При свете костра была видна нитка слюны, свисающая из пасти.
– Обнаглели, - проворчал Плавт.
Он единственный как сидел, так и остался сидеть.
– Совсем обнаглели. Добро бы зима была, а то ведь осень...
Еще один волчара возник по ту сторону костра. С той стороны, где были привязаны лошади и ослик. Животные уже рвались с привязей...
– Раз, два, три...– спокойно считал Плавт.– Четыре, пять... Восемь.
Красные угольки-глаза окружили поляну со всех сторон.
– Во Фракии за пару ушей динарий дают, - сказал Гонорий.– Здесь, наверно, не меньше, как думаешь?
Он неторопливо поднялся.
– Да убери ты меч, - сказал он Черепанову таким тоном, словно речь шла о выборе наживки для рыбалки.– Спугнешь. Да и шкуру попортишь.– И шагнул в сторону от костра. В опущенной руке - нож, которым кентурион полчаса назад резал мясо.
Черепанов не боялся диких зверей - он отлично знал, что человек сильнее любого. Но все-таки выйти с ножом на целую стаю...
Плавт успел сделать шагов десять. Не шагов - шажков... Серая стремительная тень метнулась из темноты...
Черепанов увидел, как Гонорий плавно, даже неторопливо подался в сторону - и поймал тень на лету. Поймал, чиркнул ножом - и легко перебросил через плечо.
Короткий визг - и серый зверь тяжело шлепнулся на землю и забился на траве, брызгая кровью из распоротой шеи.
Дети пронзительно заверещали.
А красные угольки, окружившие поляну, разом погасли. Волки исчезли так же внезапно, как и появились.
Плавт подошел к костру, поглядел на зверя. Тот уже затих, глаза остекленели. Был он совсем небольшой, тонконогий, поджарый. Но с таким впечатляющим арсеналом в пасти...
Плавт наклонился, отмахнул волчьи уши и сунул девчонке, а нож обтер и спрятал.
– Обдери, - сказал он, кивнув на волка, младшему из мужчин.– Шапки деткам сошьешь. Здесь не Италия. Зимой холодно бывает.
Глава третья,
В КОТОРОЙ ГЕННАДИЙ ЧЕРЕПАНОВ УЗНАЕТ, КАК ВЫГЛЯДИТ "НАСТОЯЩАЯ РИМСКАЯ" ЕДА И "НАСТОЯЩИЕ РИМСКИЕ" ШЛЮХИ
Гостиница располагалась метрах в ста от дорожной развилки. А на самой развилке на каменном постаменте стояло изваяние человечка, выкрашенного в красный цвет. Вид у человечка был донельзя жизнерадостный, а уши почему-то ослиные. Из-за пазухи изваяния торчали желтые колосья и черные виноградные грозди. И такие же грозди свешивались из рога, который человечек держал двумя руками. Но самой выдающейся частью статуи был устремленный вперед метровой длины фаллос, изваянный с большими точностью и старанием.