Римский орел
Шрифт:
Высказавшись, сенатор с большим вниманием следил за реакцией Черепанова. Реакция, естественно, была нулевой.
– Что ж, - с некоторым разочарованием резюмировал Гордиан, - вижу, ты меня не понял. Следовательно, ты вряд ли являешься лазутчиком Ардашира. Но коли так, то я даже и предположить не могу, чьи интересы ты представляешь.
– Свои, - честно ответил Черепанов.– И моих друзей.
– И кто же твои друзья?
– Пожалуй, Максимин Фракиец относится к их числу, - подумав, произнес Геннадий. Сенатор рассмеялся.
– Ты умеешь говорить правду, - признал он.– И при этом не говорить ничего. Ты понравился
Черепанов пожал плечами.
– Она не любит твоего друга Максимина. К тому же она очень умна и хитра, как волчица. Она увидела в тебе возможную альтернативу Фракийцу.
– Не понял?
– Гай Юлий Вер Максимин - лучший полководец Рима. Но он слишком независим. И слишком любим своими легионерами. Мамея увидела в тебе того, кто способен стать конкурентом Фракийцу. Ты достаточно талантлив и решителен для этого. И у тебя есть понятие чести. Если тебя возвысить, ты будешь предан ее сыну.
– Но Максимин верен императору Северу!– возразил Черепанов.– Я это вижу!
– Ты прав.– Сенатор улыбнулся.– Гай Юлий предан императору Северу. Септимию Северу. Тому, кто поднял и возвысил его самого. В нынешнем Августе он видит лишь правнука Септимия. Мамея это знает. И ее сын тоже. Но они вынуждены доверять ему. Потому что за Фракийцем - преданные лично ему данубийские легионы. А Максимин - он далеко не глуп и очень тщательно следит, чтобы эта сила оставалась силой и стояла именно за ним. И стоило нашим Августам попытаться лишить его этой силы, удержав легионы на востоке, как Фракиец немедленно принял меры. Сразу несколько германских племен вторглись в наши западные провинции. Как только в легионах об этом узнали, там моментально начались волнения. Тогда Максимин явился к императору и потребовал, чтобы данубийские легионы вернули с востока домой. И император вынужден был уступить.
– Я не думаю, что вторжение варваров было организовано Максимином, заметил Черепанов.
– Я тоже так не думаю, - мягко произнес Антонин Антоний.– Но так думает Мамея. Поэтому сейчас наши Августы озабочены тем, чтобы ослабить влияние Фракийца и перетянуть германцев на свою сторону. Хотя бы федератов.
– Но я - человек Максимина!– возразил Черепанов.– Он дал мне это. Черепанов щелкнул по золотому кольцу кентуриона.– И он подталкивает меня вверх по лестнице. Разве нет?
– Да.– Сенатор улыбнулся.– Сейчас все выглядит именно так. Но вчера во всеуслышание было объявлено, что ты - не варварский вождь, принятый на службу Максимином, а "успешный результат политики императора по мирной романизации варваров". Улавливаешь разницу?
– У тебя отличное вино, сенатор, - сказал Черепанов.– Все, что ты хочешь получить, - высшего качества, да?
– У меня самое лучшее вино, какое только можно достать в империи, поправил Антонин Антоний.– Не "очень хорошее", а "самое лучшее". Я беру только самое лучшее, кентурион. Я понял твой вопрос. И отвечу на него. Да, я заинтересован в тебе. Ты человек, который менее чем за год сумел стать заметной фигурой в Риме исключительно благодаря своим личным достоинствам. Еще до того, как я увидел тебя, я услышал о тебе много хорошего - от моей дочери. И много плохого - от ее нареченного жениха.
– Да неужели?– Геннадий усмехнулся.
– Секст Габиний - настоящий римлянин. И настоящий патриций из патрицианской фамилии. Разумеется, не столь древней и славной, как моя, но весьма достойной.–
Черепанов хмыкнул.
– Можешь в этом не сомневаться, - заверил он.– Может быть, трибун Габиний и настоящий патриций, но мне он тогда показался богатым и безмозглым наглецом. И пока я не узнал ничего, что заставило бы меня изменить мое мнение. И я опечален тем, что твоя дочь станет его женой. Она достойна лучшего мужа.
– Ты не прав, - мягко возразил сенатор.– И в отношении Секста, и в отношении того, что он станет мужем Корнелии.
Черепанов уставился на сенатора. Вот так сюрприз! Неужели...
Нет, он слишком много о себе возомнил. Сенатор вовсе не намеревался предложить ему стать зятем.
– Видишь ли, друг мой Геннадий, моя дочь допустила серьезную оплошность. Своим заступничеством она унизила храброго Секста куда больше, чем ты. Я знаю Секста с детства. Он очень горд. И очень злопамятен. И никогда не простит Корнелии унижения. А я люблю свою дочь и расторгну помолвку. Например, потому, что предзнаменования по поводу их брака будут настолько неблагоприятны, что помолвку придется расторгнуть. Конечно, это обойдется недешево. Но я достаточно богат, а в Риме хватает юношей из родов не менее благородных, чем род Габиниев.
Сенатор поправил венок и с гордостью оглядел шеренгу "родственных" бюстов.
– Но тебе не следует забывать, - заметил он, - что ты обзавелся сильным и опасным врагом. Сексту весьма благоволит наш император, а его отец пользуется немалым влиянием в Сенате. Впрочем, не большим, чем я, добавил Антонин Антоний не без гордости.– Однако ж вернемся к тебе, продолжал сенатор.– Ты сейчас - самый младший кентурион в легионе. Но уже сумел доказать, что являешься отменным военачальником. И пользуешься в легионе уважением, совершенно несопоставимым с твоим скромным званием. Ты настолько уважаем, что попытка ущемить твои права вызвала чуть ли не бунт. И заместитель командующего вынужден был уступить младшему из своих офицеров.
– Я был прав, - заметил Черепанов.– И знаю, что все остальные офицеры были на моей стороне.
– Ну да, - кивнул сенатор.– Но это лишь означает, что в критической ситуации легион пойдет не за трибуном-латиклавием, а за тобой. Хотя ты самый младший из офицеров.
– В критической ситуации легион пойдет за Максимином!– заявил Черепанов.
– Пока - да, - кивнул его собеседник.– Но у Максимина есть один серьезный недостаток. Он - Максимин. Самый большой. Во всем. И не забывает напоминать об этом. И еще он очень вспыльчив. И очень жесток. Иногда я радуюсь, что ему никогда не стать императором. Это был бы тиран пострашнее Калигулы.
– Почему ты считаешь, что Максимину никогда не стать императором? заинтересовался Черепанов.
Он-то как раз считал, что из Фракийца выйдет отличный император. Правда, он почти ничего не знал о Калигуле. Тот образ, который был создан современными ему кинорежиссерами, выглядел весьма сомнительно.
– У Максимина нет опоры в Риме, - пояснил Антонин Антоний.– Он ненавидит Сенат. И Сенат отвечает ему тем же. Некоторые сейчас готовы поддержать его, потому что считают полезным. Некоторые склонны поиграть на противоречиях между ним и Мамеей... Но все мы знаем, что лев на цепи это совсем не то, что лев на свободе.