Римский сад
Шрифт:
Все это правда. Но всерьез опасаться этого, бояться француженки Франческа была не готова. Не сейчас. Возможно, она отключилась на несколько минут, откинув голову на спинку сиденья. Бежать некуда. Она вышла из машины. Снаружи, слава богу, было еще темно. Она посмотрела на телефон: казалось, прошла целая жизнь, но на самом деле был час ночи. Еще не поздно. Она приехала домой.
Передней появились красные ворота, которые она считала неприступными. Навалилось воспоминание, как они приехали сюда: она, Массимо и дети — семья. Эмма плакала. Анджела бегала. Цветы, которыми Анджела, смеясь, посыпала волосы отца. Улыбка ее мужа, человека, к которому она чувствовала самую большую в мире привязанность. Так, будто ее привязали веревками, чтобы защитить или заточить в
Она вставила ключи в замок на красных воротах, но на самом деле думала только о Фабрицио. Минуты, только что проведенные с ним, пробегали по ее коже мурашками в абсолютной тишине ночи. Она повернула ключ в замке и собралась войти Фабрицио.
Вдалеке в небо поднималась тонкая полоска света, как дым небольшого костра, но прозрачная, а не серая или белая. Она остановилась, чтобы посмотреть на эту полоску. Что это? Нить света погасла. Вокруг нее снова сгустилась темнота, вязкая, плотная темнота.
И в этой темноте внезапно раздался звериный вой.
Франческа в ужасе огляделась. Откуда это? Словно тысяча булавок одновременно пронзила ее тело. Кошмар. Она покрутилась, отыскивая источник звука. Где это? Что это? Плач усиливался — предсмертный крик зверя. Она никогда не слышала ничего подобного.
Вой пронзил барабанные перепонки, разорвал сердце, вверг все ее существо в кромешный мрак. Природа создала этот звук для разрушения. Но это был еще и крик, которому невозможно было сопротивляться. Природа создала его, чтобы ты пришел на его зов.
Это кричало чудовище? То самое, похитившее Терезу?
Но все же нужно найти источник этого звука. Этого крика.
Франческа прошла метров сто в полной темноте. Ощупью проверяя, куда идет. Ее словно тянуло магнитом. У нее не хватило смелости подсветить себе телефоном. Крик не умолкал. Затем она увидела.
Бетонная скамейка со сколами по бокам и трещинами посередине, будто какой-то реликт ядерной войны. Рядом, у горящего фонаря, рой мотыльков. Насекомые кидались к свету, сгорали и умирали у подножия столба, но их место занимали другие, стремящиеся к своей смертоносной луне. Крик не смолкал. Его источник находился прямо перед Франческой. Источник непереносимой боли.
Существо лежало на скамейке, свернувшись клубочком. Умирающее животное? Чудовище? Вой не умолкал. Несмотря на все доводы разума, Франческа подошла поближе, пригляделась. Женщина в позе эмбриона.
Она ранена? Умирает?
Франческа села рядом с несчастной. И только когда коснулась ее головы, та заметила ее присутствие. Немного приподнялась. Стон прекратился. Она ранена? Неужели кто-то — чудовище — бросил ее здесь умирать?
— Марика, — сказала Франческа. — Это я, Франческа. Тебе нужна помощь? Мне позвонить кому-нибудь?
Глаза Марики прояснились.
— Франческа, — сказала она. Тишина, потом: — Это был он.
Владелец прачечной в «Римском саду» увидел по телевизору фотографию Вито и узнал в нем человека, который сдал в стирку рубашку и окровавленные брюки.
— Так много крови, — Марика посмотрела вдаль. С помощью Франчески она немного пришла в себя. Села, оправила платье. И снова принялась рассказывать. Владелец прачечной сообщил, что Вито не был его постоянным клиентом, они виделись самое большее пару раз в прачечной и иногда в «Римском саду». Вито принес одежду для стирки после исчезновения Терезы, свидетельством чего являлась квитанция.
— После, понимаешь? — спросила Марика.
Когда мужчина уведомил карабинеров, они конфисковали одежду Вито. Люминол [29] показал старые следы крови,
— Кровь. Ты понимаешь?
Вито защищался, повторяя, что в то утро, когда Тереза исчезла, он поранил руку, о чем уже рассказал карабинерам, и что на следующий день отнес одежду в прачечную, потому что испугался, что полиция найдет кровь на его одежде. Инстинктивный, даже бессмысленный поступок, но кто же не боится полиции?
29
Порошок, состоящий из кислорода, азота, водорода и углерода, который светится голубым, когда вступает в контакте гемоглобинами в крови. Может обнаружить незначительное количество крови даже после того, как поверхность была вымыта. Часто используется в криминалистике, но имеет ряд недостатков: химическая реакция может уничтожить само доказательство или показать ложное свечение, реагируя на присутствие мочи, меди и соуса из хрена.
На данный момент об этом знала только Марика: ей позвонили несколько часов назад. Она еще никому не сказала. Только Франческе, ей одной.
— Кровь, много крови, — повторила Марика. Кровь ее дочери.
— Что, если Вито говорит правду? — ободряюще улыбнулась Франческа. — Вот увидишь, так и есть, Марика, вот увидишь, что…
Марика свирепо посмотрела на нее.
— Что ты, черт возьми, говоришь? Какого дьявола вы все говорите? Вы все мне говорите: не волнуйся, с ней все хорошо, она вернется, это ничего, ты скоро ее обнимешь. Вы думаете, что я дура? Думаете, эти гребаные слова меня успокаивают? — она тяжело дышала. — Скажи мне все начистоту. Скажи, как если бы это была твоя дочь. Как думаешь, это правда? «Я поранился как раз в тот день, когда исчезла Тереза, отнес одежду в прачечную, в которой никогда не был, буквально на следующий день после ее исчезновения». И почему? «Потому что мне страшно». Чего ты боишься, если ничего не сделал? Почему ты лжешь про долбаный кофе, если ничего не сделал? Почему ты не хочешь снимать куртку, если ничего не сделал? И как, черт возьми, ты потерял столько крови, что испачкал всю рубашку и штаны? — она стиснула зубы, напряглась как камень. — Ты снова ее обнимешь, говорите вы мне, ты снова ее обнимешь. А знаешь, Франческа, сколько времени уже я не могу обнять свою дочь? Знаешь, сколько дней прошло с тех пор, как я в последний раз видела ее, прикасалась к ней? Твои дочери всегда рядом, а ты знаешь, сколько часов, сколько минут прошло с тех пор, как я точно знала, где моя маленькая девочка? Знаешь?
— Прости, Марика, я… — Франческа огляделась: почему дом не подсказывал, что говорить? Почему ее разум пуст, а любые слова кажутся глупыми, глупыми, глупыми? — Я…
Марика закрыла глаза. Затем открыла их и посмотрела на нее. Она говорила тихо, почти спокойно:
— Прошел двадцать один день. А знаешь, сколько часов составляет двадцать один день? Пятьсот четыре часа. Я не знаю, где моя дочь, больше пятисот четырех часов, — она подняла руку. Коснулась своего лица. Мгновение помолчала, а затем мягко сказала: — Прости, Франческа. Мне правда очень жаль. Я не хотела на тебя набрасываться. Ты не имеешь к этому никакого отношения. Никто не имеет к этому никакого отношения, кроме…
Скажи что-нибудь, Франческа! Франческа не могла сказать ничего. А потом заговорила Марика.
— Мы всегда слишком много сваливали на бабушку и дедушку, Франческа. Мы слишком много работали. Это наша вина.
Франческа хотела сказать что-нибудь правильное.
— Это не ваша вина, Марика. Вы так много работали ради нее.
Поздравляю. Это лучшее, что ты можешь сказать?
— Вито не хочет признаваться, что забрал ее. Они не знают, может, он ее где-то спрятал. Кому-то ее отдал, обменял на что-то. Или убил, — Марика помолчала, но почти сразу продолжила: — Я думала, детство моей дочери будет длиться вечно. Я думала, у нас есть все время на свете. Как глупо.