Рис
Шрифт:
– В зале товара полно, – Ци Юнь вышла во двор и направилась вслед за У Л ун’ом. – Куда еще тащишь?
– Сменился главарь у Портовой Братвы, – не взглянув на Ци Юнь, тот плетеным совком насып ал рис в корзину. – Сказал, что возьмут. Нужно только дань [30] риса внести.
– Рис не тронь! Сам хоть в горы подайся, в разбойники – мне наплевать. Но мой рис не зам ай!
Не ответив, У Лун поспешил со двора, унося на шесте две корзины, наполненных рисом.
30
Дань ~ 60
– Не дам, разоритель! – Ци Юнь, изрыгая проклятия, бросилась следом, вцепившись в одну. – Тебе мало семью объедать, так на сторону тащишь? Не дам!
– Ты меня не удержишь, – У Л ун, сняв корзины с шеста, устремил на Ци Юнь исторгавшие злобные искры глазницы. – Я что задумал, то сделаю. Не удержать.
Размахнувшись, он с силой ударил шестом по обнявшим корзину рукам. Под истошные вопли Ци Юнь, У Лун, чуть приседая под тяжкою ношею, вынес зерно из лабаза.
Учитель, следивший за стычкою возле окна, вновь уселся за стол и, раскрыв родословец, поставил большой вопросительный знак под строкой «Фэн У Л ун», приписав чуть правее: «Подельник Портовой Братвы».
Глава IX
Войдя в зрелый возраст, У Л ун наконец-то стал местною шишкой, и старый лабаз на замызганной улице Каменщиков перестал для него быть родным очагом. Воплотив на чужой стороне грезы нищих юнцов из селения Кленов и Ив, У Лун вместе с подручными ночи и дни проводил в кабаках и притонах. Вина он не пил, отдавая свое предпочтенье зеленому, до чрезвычайности горькому чаю. Зато любил шлюх. При У Л ун’е всегда был наполненный рисом мешочек, чтоб в нужный момент с силою втиснуть горсть зерен в продажное лоно. О мерзкой страстишке прознали со временем все наводнявшие южный квартал потаскухи. И пусть они тайно судачили о обездоленной юности, о «заставлявших встать волосы дыбом» деяньях У Л ун’а – происхождение невыносимой для женского тела привычки для них оставалось загадкой.
В борделях У Л ун под визг флейт и дрожание струн иногда вспоминал, как его вывел в люди дань [30] риса.
– Для мести есть столько путей, – он отхлебывал чай, и в словах его слышались мрачные нотки. – Порою не нужно ножа и ружья. Порой нет нужды убивать человека. Прикинься лишь духом, и месть свершена.
У Л ун обводил потаскух исторгающим искры единственным глазом.
– Вы слышали про досточтимого Лю? Как его ночной призрак изгнал? – вопрошал он, задрав подбородок молоденькой шлюхи резной рукояткою маузера. – Знаешь, кт оэто был? Это я. Я, У Л ун.
30
Дань ~ 60 килограмм.
Раз промозглым и ветреным утром У Л ун вместе с парой портовых громил миновал заведенье зубного врача и внезапно застыл, привлеченный покрытым эмалью лотком за витриной. В лотке возлежали стальные щипцы и сверкавшие золотом зубы. У Л ун’у пришла на ум странная мысль.
– Надо зубы сменить, – заявил
– Достойнейший Лун! – врач расплылся в улыбке. – Что, зубы болят?
– Не болят, – У Лун, плюхнувшись в кресло, крутнулся один раз, другой и ткнул пальцем в витрину. – Я зубы хочу поменять. Мои вынь, эти вставь.
– Но они… все здоровые, – глянув в распахнутый рот, врач пришел в изумленье. – Зачем же достойнейший Лун хочет вырвать «здоровых зубов полный рот»?
– Потому что хочу золотые, – У Л ун, утомленный его болтовней, завертелся на кресле. – Меняй, и быстрее. Боишься, что денег не хватит? Тогда за работу!
– Как... все зубы рвать? – врач кружил возле кресла, пытаясь понять по лицу, что доподлинно хочет его пациент.
Тон ответа был решительным:
– Все вырывай!
– Но на золото прямо сейчас заменить невозможно. Как старые вырву, полмесяца ждать. Это самое малое.
– Долго, – У Л ун призадумался и с нетерпением хлопнул в ладоши. – Пять дней тебе дам. Начинай!
– Нестерпимая боль, – озадаченный врач разбирал инструменты.
– Могу обезболить, но вряд ли поможет. Смотрите, – он взял со стола молоточек. – Вот этим я выбью все зубы. Один за другим. Я боюсь, досточтимый не выдержит.
– Ты, мать твою, плохо знаешь У Л ун’а, – сомкнув правый глаз, тот с насмешливо стиснутым ртом растянулся на кресле. – За всю свою жизнь я какой только боли не ведал. Ни звука не выдавлю. Если хоть пикну, получишь вдвойне. Без обмана. У Л ун держит слово.
Пара подручных – дантист провозился с зубами изрядное время – скучали за дверью. Внутри не смолкали глухие удары и звон инструментов – врач выбивал каждый зуб молотком и стальною стамеской – но ни единого стона они не услышали.
Рот наполняла кровавая жижа. Душа и всё тело парили над морем страданий. Оно покрывало селение Кленов и Ив: уносило волной жалкий колос созревшего риса, толпился у кромки воды жалкий люд – потерявшие весь урожай безнадежно стенавшие односельчане. Он видел себя – босоногого, с трепаным свертком на тощей спине обреченно месившего грязь беспросветной дороги бездомных. Снова и снова я вижу лишь мертвую плоть незнакомцев: труп мужика, околевшего возле железной дороги; синюшное тельце ребенка, лежащее в куче зерна. Почему я не вижу своих домочадцев, родных и детей? Я не знаю.
Мутная капля нечаянно выкатилась из-под сомкнутых век. У Л ун попытался ее оттереть, но запястья его были стянуты.
– Больно? Я говорил, будет больно, – прервал свое дело встревоженный врач.
У Лун т олько мотнул головой и, сглотнув полный рот вязкой жижи, насилу исторг из сведенного горла невнятное:
– Жалко.
Уже через несколько дней У Л ун, стоя у зеркала, нежно поглаживал новые зубы. Его желтоватое, цвета топленого воска лицо на глазах наливалось здоровым румянцем.
– Теперь я доволен, – сказал он зубному врачу. – Когда-то среди деревенских полей я мечтал о таких вот зубах.
На улице снова накрапывал дождь. Двое крепких подручных раскрыли клеенчатый зонт, приподняв его над головою У Л ун’а.
– Смекнёте, зачем я здоровые зубы сменил? – врач велел ему не открывать больше рта, но У Л ун’у хотелось болтать. – Никогда не любил «слепить людям глаза». Так скаж ите, зачем же я деньги на зубы истратил?