Rise
Шрифт:
Я дописал последнее предложение эссе ровно в полвосьмого. Алекс, хитро ухмыляясь, пожелал мне приятного вечера, а Дэвидсон посоветовала избегать тех коридоров, где мне могли встретиться недоброжелатели. Я пробурчал что-то вроде: “Так что, мне теперь вообще не выходить из комнаты?” и ушел.
Я добрался до кабинета трансфигурации быстро, до назначенного времени было еще двадцать минут. Но ждать я не собирался. Открыв дверь без стука, я переместился внутрь и поздоровался, пока добирался до стола, сконцентрировав внимание на движении.
— Привет, я немного раньше при… — начал я, взглянув на сидящую за столом Грейнджер,
— Что случилось? Тебе плохо? — спросил я.
Она закрыла лицо руками и отрицательно помотала головой.
— Что-то с родными? — снова задал я вопрос.
— Нет, — приглушенно сказала она, не отнимая рук от лица. — Уйди, пожалуйста.
Я разозлился. Неужели она считала меня бесчувственным овощем? Разве я мог оставить ее плачущей? Раньше, наверное, мог. А сейчас… не хотел. Настала моя очередь помогать ей.
— Я не уйду, пока ты не успокоишься. И вообще, ты сама позвала меня, помнишь? — твердо сказал я.
— Тогда я уйду, — она убрала руки от лица, отвернулась от меня и попыталась встать.
Я поймал ее за руку и потянул вниз.
— Эй, ты тоже никуда не пойдешь. Ты же не в себе, — я старался говорить как можно увереннее.
— Малфой, что ты себе позволяешь? — возмутилась она, но слезы снова градом хлынули из ее глаз, она всхлипнула, села обратно на стул и неосознанно сжала мою руку.
Я растерялся. Что мне нужно было делать? Я совершенно не понимал, что говорить в такой ситуации. Грейнджер вытерла слезы свободной рукой и отвернулась от меня.
— Скажи, что произошло, — попросил я мягко.
Она даже не шевельнулась, будто бы и не слышала моих слов.
— Пожалуйста, — снова сказал я.
Она вздрогнула, вздохнула и повернулась ко мне.
— Впервые это слово от тебя слышу, — тихо прошептала она.
Я снова растерялся.
— Скажу еще не раз, если объяснишь, что случилось, или как тебе помочь.
— Мне не нужна помощь, — уже громче сказала она. — Ты не должен был меня увидеть такой. Пришел слишком рано!
— И хорошо, что пришел. Тебе же плохо.
— Малфой, не прикидывайся таким человечным, — сказала она и утерла некстати появившуюся слезу.
— Я в растерянности, если честно. Пожалуйста, не плачь.
— Просто уходи, а про зелье поговорим завтра.
— Нет, я уже сказал, что не уйду, — проговорил я, и слегка дернул рукой в неосознанном жесте.
Грейнджер поняла, ее рука все еще держит мою, и разжала пальцы, но я перехватил их второй рукой.
— Не дергайся и рассказывай, что случилось, — сказал я мягко. — Пожалуйста.
Она подняла на меня грустный взгляд.
— Я надеюсь, ты ни с кем не поделишься
— Могу дать Непреложный Обет.
— Не смешно, — она снова попыталась высвободить руку из моих пальцев. А мне показалось, что сейчас не надо ее отпускать.
— Я и не шучу, — обиделся я.
Она вытерла слезы и молча уставилась в пространство.
— Это Рон, — прошептала она после долгой паузы.
— Рон? — переспросил я, потому что не понял что же она имела ввиду.
— Да, — ответила она. — Уизли.
— Я догадался, Грейнджер, — сказал я тихо. — И что с ним?
Она посмотрела на меня и вздохнула.
— С ним все отлично. Он играет в квиддич теперь.
— Он тебя обидел? — спросил я, зная, что от Уизли можно было с легкостью ожидать такое.
— Что-то вроде того, — сказала она тихо, а потом спокойно монотонно заговорила шепотом: — Он… он, вообще-то хороший человек. Но ему не нравится ничего из того, что предпочитаю я. Мы ведь встречались с ним, ты знал об этом? Но неважно. Он не хотел, чтобы я училась в академии, не хотел, чтобы преподавала в Хогвартсе. Он думал, я буду ждать его дома целыми днями, а это не для меня. Гарри ему предлагал работу в Министерстве, но Рон не наигрался в детстве, он отказался и решил, что будет играть в квиддич. Его приняли в “Пушки Педдл”, которыми он с детства бредил, во второй состав, правда, но он рад. Когда директор МакГонагалл предложила мне преподавать в Хогвартсе, Рон разозлился и сказал, что, если я соглашусь, то нам нужно делать перерыв в отношениях. Но все более-менее наладилось. Мы хотели вместе отпраздновать Хэллоуин, собирались отправиться в поездку, я думала, он понял меня. А сегодня пришло письмо от него… Он все отменил, сказал, что не может больше так, не видит смысла в наших долгих, но бессмысленных отношениях, и желает мне счастья. А сам он свое уже будто бы нашел. Не знаю, кто она, подозреваю, что одна из фанаток… Но самое страшное не это. Самое страшное, что я, кажется, не любила его последний год, и теперь чувствую боль, смешанную с облегчением, — слезы снова полились градом, и я сжал ее руку, чтобы успокоить. Горло сжалось от непонятных чувств. — Все думают, что я счастливая, героиня войны, а у меня ничего не складывается. А теперь еще и одна осталась, потому что Рон ушел.
— Ну… все к лучшему, разве нет? — сказал я с трудом. — Зачем тебе человек, который тебя не понимает?
Гермиона неуверенно кивнула. Наступила неуютная тишина. Я лихорадочно пытался придумать, что еще такого сказать, а она задумалась о чем-то своем, но явно уже была на пути к спокойствию.
Она первая нарушила молчание:
— А как… как ты справляешься?
— С чем? — не очень понял вопроса я.
— С жизнью. Вот сейчас. Ты ведь не зря вчера кричал на меня, тебе трудно и, похоже, страшно.
— Не надо об этом, — скривился я.
— Но я же тебе наговорила тут в порыве слабости много лишнего. Поделись и ты чем-то личным, — попросила она, и добавила, посмотрев мне прямо в глаза: — Я никому не расскажу.
— Мне не о чем рассказывать, — настаивал я.
Она опустила взгляд на мои руки, в которых все еще лежала ее рука, и аккуратно высвободила ее.
— Что это? — спросила она, указывая на синяк со ссадиной на левой руке. Я про него совершенно забыл.
— Да так, — замялся я. — Разошлись во взглядах с некоторыми студентами сегодня утром.