Риск, борьба, любовь
Шрифт:
«А что, если не продадут лошадей? — внезапно похолодел я. — Ну что ж, тогда я украду! Да, украду! Я должен достать мясо — животные не ели уже четыре дня».
В висках зазвенело: «Нет, этого делать нельзя!» Споря сам с собой, я вдруг обнаружил, что давно уже двигаюсь вслед за фургоном. «Если попросить лошадь официально, а ее не дадут? Тогда уже не украдешь: сразу догадаются, чьих это рук дело, — лихорадочно размышлял я. — Значит, надо выследить, откуда она». И я пошел, стараясь держаться подальше, не
Так втроем — лошадь, возчик и я — мы развезли весь хлеб и собрали пустую тару, они впереди, а я сзади, следя, как волк, из-за угла. К вечеру я уже подробно знал, где стоит лошадь, когда ее кормят и крепко ли закрывают.
Вернувшись в цирк, я не стал слушать упреков Иониса, обеспокоенного моим неожиданным исчезновением, а с порога рассказал свой план.
— Понимаешь, — уговаривал я служащего, а заодно и себя, — придется украсть государственную лошадь. Но ведь не для себя, а чтобы накормить государственных же животных.
— Да-а-а, задача! — протянул Ионис и, подумав, добавил: — Ох, и бить тебя будут! И поделом!
— Тоже мне — беда! И почему, интересно, меня одного? — возразил я. — И тебя тоже. И к тому же мы спасаем животных! Подумай сам: что дороже — лошадь или хищники?
— Это верно! Только хозяину этой лошади какое дело до наших тигров?! На чем он завтра хлеб развозить будет? Может, лучше попросить? — с надеждой спросил Ионис. — А вдруг продадут?
— Ага, держи карман шире, продадут! Догонят и еще добавят, — сказал я убежденно.
— Во всяком случае, у нас в Каунасе не крадут! — убил меня своим доводом Ионис.
Но я не сдавался:
— У нас в Москве тоже одно время не крали, а теперь… У вас не крадут, и прекрасно. Но ты же видишь, здесь стихийное бедствие. Безвыходное положение. Понимаешь? Мы потом, когда все уладится, придем и во всем чистосердечно признаемся и повинимся. Нас же с тобой еще и похвалят. Скажут: «Молодцы, действовали по обстановке!» А главк купит этому возчику новую лошадь.
— У-у-у! — протянул Ионис. — Куда ты загнул!
— Ладно, говори — пойдешь со мной или нет? — ринулся я в атаку. — Не хочешь, я один пойду!
— Ты один не справишься, — ответил Ионис. — Я-то, конечно, тебя не брошу. Но и красть не буду. А вот как в старое время воры у крестьян скот уводили, расскажу.
— Говори! — облегченно выдохнул я, как горькую пилюлю, проглотив слово «воры».
— Во-первых, красть надо ночью. Во-вторых, копыта лошади надо замотать тряпками!
— Это еще зачем?
— Чтобы не было стука, когда поведешь по двору. А выведешь на улицу — там хоть скачи!
— Вот еще, придумал! Сколько же времени я буду тряпки наматывать?
— Пока все не намотаешь или пока тебя не поймают! — огрызнулся Ионис и продолжал: — А когда поведешь, положи руку на храп, чтобы
— Да не будет лошадь ржать! — ответил я, повеселев. — Чего ей ржать, когда она одна? А собак там нет! Все благоприятствует.
— Ну, если собак нет, тогда хорошо красть! Лучше бы там и лошади не было! — с сердцем ответил Ионис. — В жизни тебе этого не прощу.
Едва дождавшись ночи, мы пошли «на дело». Ночь удалась хорошая — темная, безлунная. Мы, словно настоящие воры, пробирались вперед, обходя большие улицы и избегая встреч с прохожими. Вот и скотный двор. Ворота закрыты на простенькую задвижку. Я испугался: вдруг ловушка?
Услышав скрип двери, проклятая лошадь немедленно заржала. И тут же из ветхого домика напротив донесся уже знакомый мне голос:
— Ну, чаво, чаво поешь? Спи, милай!
Заскрипели половицы… Охая и вздыхая, возчик вышел из домика. Я застыл. Неприятный озноб пополз по спине, руки задрожали, по вискам словно кто-то бил молотком… Зазвенело ведро, брякнула металлическая кружка, и возчик наконец скрылся за дверью.
«А я, оказывается, трус, — переводя дыхание, подумал я. — Надо взять себя в руки».
Лихорадочно, на ощупь, я принялся укутывать копыта лошади тряпками и обматывать веревкой. Она как назло путалась, тряпки сваливались на мокрые опилки и попадали под копыта. «Интересно, где там Ионис, — думал я, вслепую вытягивая ткань из-под лошадиной ноги. — Может, он уже давно сбежал в свой Каунас?» Бестолково орудуя в кромешной темноте, я то и дело пугливо вздрагивал: мне казалось, что вот-вот войдет хозяин и застанет меня на месте преступления.
Меня тошнило, рот пересох, зубы стучали… Куда девалась вся моя смелость?! Хотелось бросить все и бегом рвануть из конюшни. Останавливала только мысль, что животные и сегодня не будут накормлены.
Где же Ионис? Наверное, где-то во дворе. По моему сигналу он должен открыть ворота. Почему его не слышно? Отгоняя мрачные мысли, я тихонько позвал:
— Ионис!
Ответа не было. Я вздохнул и дернул лошадь за повод. Вдруг на мое плечо легла чья-то рука. Я вздрогнул и замахнулся, но вовремя остановился, узнав Иониса. Сердце забилось спокойнее, захотелось смеяться.
Что, готов? — шепнул Ионис. — Спекся?
— Совсем готов! Чуть сердце не выпрыгнуло, — признался я, выводя лошадь.
Она не сопротивлялась.
Ворота уже были открыты. Мы благополучно покинули двор и, оказавшись на улице, стали так понукать бедную клячу, что она пошла галопом.
Мы бежали рядом и неестественно смеялись, радуясь успеху. На бегу я спросил Иониса:
— А что ты делал, пока я был на конюшне?
Он ответил так спокойно; что я испугался: