Риск, борьба, любовь
Шрифт:
— Ну что, — сказал Феодосий Георгиевич Бардиан, метнув на меня острый взгляд из-под бровей, — как видишь, все «звезды» дрессуры против тебя.
— Да какие это «звезды»! — в запальчивости отвечал я. — Групповщина. Сборище бездарных конкурентов, всю жизнь работающих с традиционными трюками и не способных придумать хоть что-нибудь новенькое! У всех одно и то же: прыжок через огненное кольцо, «ковер», балансировка на шаре! Их всего семь человек на все цирки Союза, на двести пятьдесят миллионов зрителей. Это же капля в море! Но эти семь интриганов готовы на все, лишь бы не появился кто-то еще, не придумал новые трюки, не посрамил их перед миллионами зрителей!
— Ну, не горячись,
Я молчал: почему же еще, как не для того, чтобы семерка конкурентов порадовалась моим неудачам.
— Видишь ли, группа известных артистов — в том числе Афанасьев, Харьковская, Рейс, Аэрос — написали письмо в ЦК партии. Они обвиняют тебя в растранжиривании государственных средств. Пишут, что в руках неопытного акробата животные болеют, гибнут — чуть ли не специально уничтожаются. А меня авторы письма обвиняют в бесхозяйственности, настойчиво требуют, чтобы я прекратил пускать деньги на ветер и, пока не поздно, расформировал твой аттракцион. Так что; как видишь, досталось и мне. Я обязан разобраться, так что на днях или раньше к тебе приедет комиссия. Жди гостей!
— Приезжайте сами, Феодосий Георгиевич! — воодушевился я. — Увидите все своими глазами. Мне уже есть чем похвалиться, несмотря на то, что трудностей хоть отбавляй. А если сочтете, что моя работа того заслуживает, смело расформировывайте! — И я отважно махнул рукой.
— Хорошо, — вставая, ответил Бардиан, — я приеду. Но сначала пришлю к тебе Афанасьева. Пусть скажет свое слово, мне же надо перед высокими инстанциями отчитаться. Что нахмурился? Пойми меня правильно, так нужно для дела. А уж потом я с удовольствием приеду сам и посмотрю, что ты там наворотил.
Уходя, я поймал дружелюбный взгляд секретарши управляющего. По всему было видно, что Раечка «в материале».
— Не волнуйтесь, Вальтер, все у вас будет хорошо, — шепнула она. — Феодосий Георгиевич не даст обидеть молодого артиста.
Но я уже совершенно не волновался. Несмотря на весь кошмар этих злополучных суток, я чувствовал себя победителем. Бардиан верит в меня! Так пусть ко мне едет кто угодно! Мне есть чем поразить гостя, я же не спал, не пьянствовал, не валял дурака все эти три года. Я трудился — и трудился по большому счету.
АФАНАСЬЕВ
По дороге в Иваново радость моя несколько поубавилась. Я вспомнил, что Афанасьев — один из самых яростных моих недоброжелателей. Он был в числе тех, кто подписал письмо в ЦК, не далее как сегодня именно он обвинял меня в вещах совершенно немыслимых. Это он, в конце концов, однажды попросту обокрал меня.
Давний разговор с дядей Пашей Тарасовым вдруг вспомнился во всех подробностях. Старый мой друг и первый цирковой наставник не советовал связываться с Афанасьевым, называя того подлым, ленивым и ненадежным. Дядя Паша рассказывал тогда, что в молодости этот человек увел у собственного партнера жену, а вместе с ней и всю аппаратуру номера, — по сути, лишил партнера и работы и семейного очага.
Об Афанасьеве в цирке судачили много: уж больно хорошо он был известен. Скандально известен. Закончив акробатическую карьеру, возомнил себя мастером дрессуры. Сам выступал со львами, а дрессировать брался любых животных — от белых медведей до зебр и страусов. Подготовит группу — и передает ее молодому артисту. Все бы хорошо, да только странные выходили вещи. Выдрессирует Афанасьев животных, едва передаст их будущему укротителю — и уезжает в Москву. Так было с белыми медведями, с тиграми,
Я и верил этим слухам и не верил. Но мой собственный опыт общения с бывшим укротителем, а ныне инспектором по дрессуре показал, что иметь дело с этим человеком и вправду весьма опасно.
А случилось вот что. В тот день я вышел из кабинета управляющего, едва не прыгая от радости: наконец-то мне разрешили создавать собственный аттракцион. Из одиннадцати поданных мной заявок начальство утвердило сценарий «Леопарды и пумы». Я сиял от счастья.
В коридоре меня встретил Афанасьев, от души поздравил с удачей и пригласил к себе в кабинет. Доброжелательно выслушал сценарий, задал несколько каверзных профессиональных вопросов и, назначив время следующей встречи, пообещал помочь всем, что только в его силах.
Назавтра, явившись в назначенный час, я не застал Афанасьева на месте. Не застал и на следующий день. И потом. Недоумевая, я буквально ловил инспектора в коридорах главка. Ловил не меньше недели, пока не узнал, что аттракцион «Леопарды и пумы» он собирается ставить сам — и не для меня, а для артистки Кошкиной!
Дело давнее, с тех пор мне утвердили другую заявку, да и Афанасьев моих «пум» запорол бросил артистку на произвол судьбы и был таков. Но я этой истории не забыл, и теперь, когда от кабинета Бардиана, меня отделяли многие десятки километров, встреча с этим человеком уже не виделась мне в таком радужном свете.
«Почему же посылают именно его? — лихорадочно соображал я. — Хотят поставить на мне крест, сославшись на авторитетное мнение, прекратить финансирование аттракциона?» Нет, видимо, все не так-то просто. Доброе имя Афанасьева уже давно подмочено, за «аморалку» старика исключили из партии и лишили почетного звания. Тот же ЦК партии не одобрит, если смертный приговор аттракциону вынесет человек с запятнанной биографией. Что же тогда? Союзгосцирк, безусловно, заинтересован в создании нового аттракциона, разумеется, если он действительно хороший, ведь государственных средств за два года в мою группу вложено предостаточно, и пустить их на ветер было бы слишком рискованно. Значит, больше никто не решился подставить голову: одно дело писать кляузы в высшие инстанции и совсем другое — поставить свою резолюцию под актом о разрешении или запрещении. Афанасьева просто выбрали «крайним». Подтвердит, что произведение удалось, — и тогда, ссылаясь на его авторитет, руководство вложит необходимые деньги и доведет дело до конца. А в случае чего всегда можно обвинить старика в том, что он ввел руководство в заблуждение. Как ни крути, а отвечать придется одному Афанасьеву. Все остальные останутся в стороне.
А если Афанасьев решится «зарубить» аттракцион (формула-то на всякий случай всегда готова «творческая неудача»)? Я же, допустим, тоже пойду по инстанциям, начну жаловаться. Что тогда? Тогда опять виноват «аморальный» эксперт. «Так выходит, — возликовал я, — что Афанасьеву выгодно мне помогать, а не мешать!»
Он приехал инкогнито. Без предупреждения. Без звонка. Просто однажды утром возник на проходной цирка.
Устав от четырнадцатичасовой репетиции, мы с Ионисом сладко спали.