Риск, борьба, любовь
Шрифт:
— Вот такой ценой и создаются лучшие полотна циркового искусства двадцатого столетия.
Афанасьев улыбнулся:
— Любишь кататься, люби и саночки возить! Зато теперь мне понятно, почему ты поселился в цирке. А расскажи-ка мне лучше, как тебе удается дрессировать тигрят, львят и прочих сволочат?
— С одной стороны, — ответил я, — успехи вроде бы ничего.
— Ничего — это пустое место, — перебил он и многозначительно посмотрел на блондина, уже несколько пришедшего в себя.
Не обращая внимания на их переглядки, я продолжал:
— А вот,
— Ну до этого-то еще далеко, — дружелюбно, но уверенно заявил Афанасьев. А Виктор Викторович согласно закивал.
— Да как вам сказать, — вскочил я. — Пойдемте, сами все увидите!
— Правильно! — обрадовался блондин, опасливо поглядывая в сторону львенка. Пойдем, посмотрим!
Подойдя к двери, я широко распахнул ее.
— Прошу вас.
Афанасьев развел руками, спрятал за бровями хитрый прищур глаз и, опираясь на палку, поднялся. Мы подошли к лестнице.
— А львенка-то, львенка забыли закрыть! — забеспокоился Виктор Викторович.
Как бы в подтверждение его слов, на лестнице немедленно появилась лопоухая голова Султана, глаза малыша озорно горели.
— Выскочил, выскочил, лови его! — закричал Виктор Викторович, прячась за Афанасьева.
Увидев меня, озорник рванулся вперед и, опрометью промчавшись мимо нас, скрылся за поворотом.
— Ничего-ничего, — успокоил я гостей, — он бегает за мной по всему цирку. Ему трудно спускаться здесь — лестница слишком крутая. Он сейчас обежит вкруговую этаж, спустится по соседней лестнице и встретит нас внизу.
— Он, что, вот так свободно гуляет по цирку? — изумился Афанасьев.
— Конечно, — подтвердил я. — А куда он денется?!
— А если кого загрызет или перепугает? — поежившись, спросил блондин.
— Что вы, Виктор Викторович, — улыбнулся я, — в цирке все давно привыкли к Султану. Он очень умный и привязчивый. Да здесь и не бывает никого, кроме моих служащих, пожарного с бухгалтером и директора.
Обойдя громадный кирпичный столб, к которому было приставлено старое пианино, мы увидели львенка. Султан дожидался меня возле вольера. Животные в клетках поднялись и заволновались, по опыту зная, что вслед за львенком покажусь и я. Увидев нас, львенок распластался на полу, опустив голову на лапы и плотно прижав уши. Круп его мелко дрожал, а задние лапы, подыскивая упор, нетерпеливо скребли пол. Львенок был готов броситься на меня из своей засады. Я хлопнул в ладоши, спугивая его, и Султан стремительно сорвался с места. Бочком-бочком он поскакал в сторону — искать новое «укрытие».
— Такие игры до добра не доводят, — рассмеялся Борис Эдуардович и, обращаясь к блондину, добавил. —
— Пусть играет, пока мал, — сказал я. — В неволе еще насидится. Ему ведь год с небольшим.
— Годовалый лев — это хищник, — возразил Афанасьев, — который может натворить такое, что и представить трудно. И весит он уже килограммов восемьдесят-сто. Представляете, — старик круто обернулся к блондину, — вы входите домой, а на вас из-за шкафа прыгает сто килограммов!
Мы дружно рассмеялись. А Афанасьев перекрестился:
— Не хотел бы тебя видеть на смертном одре до выпуска аттракциона.
Я улыбнулся:
— А после выпуска можно?
— Да нет, уж, и после не надо! — дружелюбно произнес Виктор Викторович.
— Живы будем — не помрем, — отшутился я. — К тому же, когда сплю, я Султана запираю в другой комнате.
Афанасьев лукаво улыбнулся и, обращаясь к блондину, заметил, что оно и видно по моей мебели и постели.
Мне ничего не оставалось делать, как смутиться.
Львенок, устав от бесполезного сидения в засаде, поднялся и, вихляя задом, пошел к нам. Никто больше не играл с ним, и настроение Султана вконец испортилось. Но малышу не пришлось долго унывать: на пути он увидел полоску бумаги, которую шевелил неизбежный цирковой сквознячок. Забыв обо всем, Султан ринулся в атаку. Он прыгнул на бумажку, поймал ее лапами и вдруг… приклеился. Добыча оказалась липучкой для мух, оброненной уборщицей. Львенок попятился и замахал лапой, но не смог отделаться от противной ленты. Он тряс лапой, рычал и крутился. Но все его усилия были тщетны. Наконец львенок сел, поджав хвост. И тут же вскочил и бросился наутек: вредная лента теперь висела на хвосте, шелестела и не отставала. Потеряв терпение, он укусил приставучую бумагу, и та залепила ему нос и глаз. Султан испуганно посмотрел на меня. Мы разом грохнули: вытаращенный глаз львенка выражал настоящий ужас. Вдоволь нахохотавшись, я подбежал к бедолаге и помог ему освободиться.
— Ионис, принеси, пожалуйста, теплой воды, — обратился я к служащему. — Надо отмыть ему мордочку и хвост.
Придя в себя после пережитого кошмара, Султан несколько раз провел лапой по морде, облизнулся и вдруг, забыв обо всем, схватил меня зубами за штанину Я пошел вперед, волоча львенка за собой, пока тот не отцепился. Афанасьев и блондин весело хохотали.
— Дети есть дети, — извинился я и снова позвал Иониса.
— Мы здесь, — откликнулся служащий.
Оказывается, он преспокойно сидел рядом с нами и кормил из бутылочки двух тигрят.
— Ну, ты даешь! Я же просил тебя принести воды, а ты взялся кормить.
Ионис поднял голову и, не вынимая соски из пасти тигренка, вцепившегося одной лапой в бутылку, а другой в руку своего кормильца, ответил со счастливой улыбкой:
— Когда я ем, я глух и нем.
И с материнской нежностью посмотрел на чмокающих тигрят. Он обожал своих сосунков и, если подошел час кормления, бросал все, даже срочные дела. Тяжело вздохнув, он с неохотой поднялся и понес тигрят на конюшню.