Ритуал последней брачной ночи
Шрифт:
Отлично.
Мне будет чем заняться, потому что вторым номером в программе числится квитанция из антикварного салона «Бирюза» с господином Шамне под руку. Его тоже не мешает припереть к стене, гимназиста очкастого!..
…Именно с такими мыслями я приехала в «Севан» в половине второго дня.
Акоп, ничуть не удивившийся моему появлению, молча встал из-за стола, собрал нарды и ухватил меня за руку.
— Едем, — бросил он сквозь плотно сжатые губы.
— Куда?
— На встречу. Здесь недалеко есть сауна…
— Предлагаешь
— Я бы с удовольствием, — хмыкнул Акоп, выразительно глядя на меня. — Но думаю, что спинку тереть не придется…
— Холку будут намыливать?
— Увидишь…
…Сауна тоже была армянской и тоже оглашалась неистовым «Танцем с саблями». В скромном закутке перед дубовой дверью я была передана с рук на руки толстому курчавому банщику. Банщик не сказал мне ни слова, а ограничился лишь вручением пакета с резиновыми шлепанцами и махровым полотенцем. А затем приоткрыл дверь и втолкнул меня в клубы пара.
Я ощупью пробралась в комнатушку, заставленную диваном, двумя кожаными креслами и низким столиком, на котором стояла бутылка коньяка и блюдо с виноградом.
Шардонне.
Ну, конечно же, шардонне, любимый сорт Монтесумы-Чоколатль.
— Монти! — крикнула я. — Монти, ты где?!
В ответ раздался тихий плеск воды: очевидно, Монтесума нежилась в бассейне. Я быстренько разделась, натянула на ноги шлепанцы и двинулась на плеск. И сразу же увидела по-змеиному изящную голову Монтесумы, покачивающуюся на поверхности.
Монти помахала мне рукой: прыгай!
Разбежавшись, я прыгнула в бассейн и оказалась рядом с отчаянно-прекрасной и прекрасно-отчаянной Монти. Монтесума ухватилась за мой коротко стриженный череп и макнула его в воду.
— Жива и на свободе? — поприветствовала меня она. — Здорово!
— Относительно жива… Спасибо за деньги… Я отработаю… Как только кончится весь этот кошмар…
— Не валяй дурака. Ты ничего мне не должна. Ничего…
Разговаривать с Монтесумой на темы финансов было бесполезно. Во всяком случае — сейчас. И я переключилась на Лемешонка:
— А как ты? Как твой фээсбэшный «хвост»?
— Отрубила, — коротко бросила она.
— Интересно, каким образом?
— Пожаловалась кое-кому на не в меру ретивых работников органов. Его вызвали на ковер, вот я и улизнула… Подонок! Дрянь! Гиена! Членоподобное чертово! Вешать надо таких подлецов за бейцалы!
Даже для мужененавистницы Монтесумы это было чересчур круто. Но она и не думала останавливаться: после поношения несчастного Лемешонка на ненормативном русском она перешла на ненормативный эстонский, потом на ненормативный армянский и закончила тираду словом «наглая спецзадница» на ненормативном шведском.
— Ты меня только за этим вызвала? — Я терпеливо дождалась конца извержения вулкана по имени Каринэ Суреновна Арзуманян.
— Не только… Пошли погреемся.
— Тебе привет от Кайе, — сказала она.
— Ей тоже привет. Передай, что я достала автограф Чарской…
— О господи! — Монти закатила глаза.
— Вручу его при первой же возможности…
— Она тоже для тебя кое-что достала… Вернее, для нас для всех. В Питер заявился венский адвокат Киви. Его поверенный в делах.
Я тотчас же вспомнила, что Кайе уже упоминала о венском адвокате. И о том, что у Олева Киви было оформлено единственное завещание — на покойную жену Аллу Кодрину.
— Ну, и?
— Вот здесь-то и начинается самое интересное, — Монтесума вытерла пот под носом. — Олев Киви благополучно загнулся. Его жена загнулась еще раньше. Но завещание-то он не переписал! Ни на кого! Целый год неизвестно чем занимался, а когда гигнулся, знаешь, кто оказался единственными наследниками?
— Кто?
— Брат покойной Аллы Филипп Донатович Кодрин. Ну, и его жена… Каково, а? Вот адвокат и приехал на предварительные переговоры. Сумма наследства…
Монтесума замялась.
— Ну? — поощрила я ее. — И какова сумма наследства?
— Даже не хочу об этом говорить… Квартира в Вене, загородный дом в Эстонии, пара автомобилей… Счет в банке… И коллекция драгоценностей.
— Скажи хотя бы, сколько нолей?
— Больше шести. — Монтесуму скрючило, как от боли в пояснице.
Я даже присвистнула. Больше шести — это уже миллион долларов как минимум.
— Намного больше? — осторожно спросила я.
— На две цифры. А может, и на три…
Ай да Филя, ай да сукин сын — вместе со своей слепошарой женушкой Яночкой Сошальской! А прикидывался-то, а прикидывался — голубь мира в тесной эрмитажной клеточке! Лишенец, да и только! У меня как будто пелена с глаз спала: теперь, по крайней мере, ясно, почему он при встрече с журналисткой Риммой Хайдаровной Карпуховой так стремился переложить ответственность за убийство сестры на плечи Олёва Киви. Почему он во что бы то ни стало пытался опорочить его. Банальные долларовые нули в банковских счетах и завещании…
— Вот сукин сын! — в сердцах бросила я.
— Но это не самое главное, — пропела Монтесума и повернулась ко мне блестящей от пота смуглой спиной.
— Не самое главное?
— Нет. Главное заключается в том, что Филипп Донатович Кодрин отказался от венского наследства.
Я даже не сразу поняла, о чем говорит мне Монтесума.
— Подожди… То есть как это — отказался?
— А вот так. Самым банальным образом. Сказал адвокату: валите-ка вы в свою Вену с вашими погаными долларами. А я, гордый русский человек, буду жить на свой оклад, пить по вечерам фруктовый кефир и любить свою женку на продавленном диване…