Ритуал

Нэвилл Адам

Он оглянулся через плечо на остальных. Может быть, пора принять новое решение: вернуться туда, откуда они пришли. Но если он даже и найдет дорогу назад, к тому времени, как они вернутся туда, где были в полдень, уже стемнеет. А значит, им снова придется проходить мимо того дерева, с висящим животным. Он чувствовал, что эта идея не понравится Дому и Филу. Люку то все равно. Хотя, лес, похоже, тоже тревожил его. Признаком этого было то, что он уже начал разговаривать сам с собой. И с тех пор, как они углубились в лес, он непрерывно курил. Тоже плохой знак.

Физические нагрузки, хотя бы, отвлекали

от спекуляций насчет того, как тот труп оказался на дереве. Хатч никогда не видел ничего подобного. Не читал и не слышал о таком. За все двадцать лет занятий туризмом. Люка это тоже привело в замешательство. Похоже, его друг все еще мучается разгадкой этой тайны. Они думали об одном и том же: кто смог так уделать такое крупное животное?В голове Хатча мелькали образы медведей, рысей, росомах, волков. Никто из них не подходил, но это был кто-то из них. Наверное. Может даже человек. Эта мысль тревожила еще больше, чем мысль о диком звере. Кто бы ни нанес такие повреждения туше, он был где-то рядом.

— Подъем, мужики.

Люк бросил окурок и поднялся на ноги.

— Иди на хрен, — сказал Дом.

— Вот-вот, — добавил Фил.

Дом поднял глаза на Хатча. У уголков рта на его грязном лице прорезались глубокие морщины, в глазах читалось страдание. — Мне нужны носилки, Хатч. У меня нога не сгибается. Я не шучу. Она совершенно онемела.

— Уже близко, дружище, — сказал Хатч. — Река должна быть где-то рядом.

4

В четырех километрах к востоку от того существа на дереве они нашли дом.

Но до этого они четыре километра пробирались через плющ, крапиву, сломанные ветки, океаны мокрых листьев и непролазный колючий кустарник. Как и везде, привычная череда времен года была нарушена. На смену самому дождливому в истории Швеции лету пришла поздняя осень. И могучий лес только начинал яростно сбрасывать с себя отмершие части. И все отметили, что тьма стояла, хоть выколи глаз. Солнечный свет едва проникал сквозь полог густой листвы. От этого у Хатча лишь усиливалось чувство, что лес сжимается вокруг них. В поисках света и открытого пространства они лишь сильнее отклонялись от намеченного курса.

Ко второй половине дня, когда из-за усталости они могли лишь брести и ругаться на хлеставшие и царапавшие их ветки, лес стал таким густым, что двигаться в каком-то одном направлении можно было не больше нескольких шагов. Они мотались взад-вперед, обходя более крупные препятствия, вроде гигантских доисторических стволов, рухнувших много лет назад и покрытых скользким лишайником. Ходили зигзагами, уклоняясь от бесчисленных колючих веток, торчащих из земли корней, и терновых кустарников, заполнявших все свободное пространство. Верхние ветви деревьев усиливали их страдания, направляя на них бесконечные потоки холодной дождевой воды.

Но около семи часов вечера они наткнулись на то, что уже не ожидали увидеть. На тропу. Она была узкой, но ее ширины вполне хватало для того, чтобы двигаться гуськом, не шатаясь и не цепляясь за ветки спальником или рюкзаком.

К этому моменту Хатч понимал, что всем уже безразлично, куда ведет тропа, и они пойдут по ней даже на север, и только из-за возможности идти, наконец, прямо. Даже

если эта тропа вела на восток или еще дальше на запад, а не на юг, лес впервые нарушил монотонность их путешествия. Позднее Хатч смог бы точно разобраться, где они находятся, выбрать южное направление и попытаться компенсировать отклонение от курса, до сих пор навязываемое лесом. Кто-то был здесь до них, и эта тропа наводила на мысль, что этот кто-то шел по ней туда, куда стоило идти. Подальше из этой темной, душащей глуши.

Тропа привела к дому.

Их рюкзаки промокли насквозь. Вода ручьями стекала с курток, пропитывая брюки. Джинсы Фила стали черными от влаги. Еще в Курине Хатч сказал ему не надевать джинсы на случай дождя. Вода капала с манжет рукавов на исцарапанные, покрасневшие руки. И нельзя было сказать, дождь ли пропитал их толстовки и белье под куртками «Гортэкс», или пот от разгоряченных тел. Все были грязные, промокшие, измотанные, и ни у кого не хватало наглости спросить Хатча, где в лесу можно разбить палатку. Но эта мысль была у всех на уме, он знал это. По обе стороны от тропы был подлесок, высотой по пояс. Страх у Хатча уже начал сменяться паникой, вызвав в животе неприятное, знакомое с детства ощущение. Он вдруг осознал, что совершил какую-то страшную ошибку, подвергающую опасности жизни трех его друзей. И тут они наткнулись на дом.

Темное, осевшее здание притулилось в задней части лужайки, густо поросшей сорняком и крапивой. Со всех сторон его окружала стена непроходимого леса.

— Там никого нет. Давайте зайдем, — сказал Фил хриплым от астмы голосом.

5

— Мы не можем просто так вломиться, — сказал Люк.

Фил хлопнул Люка по плечу, проходя мимо. — Можешь взять себе палатку, дружище. А я ночую здесь.

Но Фил сделал по лужайке всего несколько шагов. Какой-то инстинкт помешал остальным троим догонять Фила, и тот, в конце концов, со вздохом остановился.

Они видели сотни подобных Stugas (дом — шведск.) во время их железнодорожного путешествия из Муры через Елливаре, на север, в Йокмокк. Все окраины городов северной Швеции были застроены десятками тысяч этих простых деревянных домов. Исконных жилищ сельских жителей, до их переселения в города в течение прошлого столетия. Люк знал, что шведские семьи отдыхают в таких долгими летними месяцами. Так сказать, возобновляют связь с землей. Эти вторые дома были чем-то вроде народной традиции. Но только не этот.

У него не было ярко красных, желтых, белых или пастельного цвета стен, которые они привыкли видеть у тех сказочных домиков. Не было ни аккуратного белого забора, ни ровно подстриженной лужайки. В нем не было ничего милого, причудливого или уютного. Никаких острых уголков, ни аккуратных окошек на двух его этажах. Там, где должна была быть симметричность, был перекос. Плитка местами отвалилась. Вздувшиеся и почерневшие словно от пожара стены давно не видели ремонта. Доски у фундамента отошли. Окна, некогда запертые на зиму, не открывались уже несколько лет. Казалось, в нем ничего не ловило и не отражало падавший на поляну водянистый свет. И что-то подсказывало Люку, что внутри дом был таким же сырым и холодным, как и сумрачный лес, в котором они заблудились.