Риверстейн
Шрифт:
И как долго Ксеня говорит мне лишь полуправду, или и того меньше… что случилось с нами? Когда появилась эта ржавчина, подтачивающая, разъедающая остов столь, казалось бы, незыблемой детской дружбы?
В глубине души я знала, когда это началось.
В то утро, когда Ксеня очнулась от чернильной гнили, когда я открыла ее душе дверь из мира теней, когда заставила вернуться. Что тогда произошло?
Почему, тьма меня забери, я не поговорила с ней! Спряталась за своим страхом, ушла в свои переживания, не замечая, оставив ее одну! Привычно сбежала,
И ее чувства к лорду Дарреллу, как я могла их не заметить? Но она всегда так весело смеялась над влюбившимися в лорда воспитанницами. В какой момент, это стало притворством?
Мне было одиноко без Ксени. Я несколько раз порывалась к ней подойти, поговорить еще раз, сказать что-то такое, что вернуло бы наше взаимопонимание. Но она избегала меня и столь ощутимо не хотела ничего обсуждать, что я только кусала губы.
Привычный и столь необходимый оплот моей жизни исчез, я чувствовала себя одноногим калекой, который не знает как жить, ковыляя лишь на левой, и отчаянно ищет на что опереться. Но опоры не было и мысль, что вместо ноги теперь всегда будет лишь сухая палка, подобранная у дороги, наполняла душу болью.
И эти злые слова, брошенные в тот день? Неужели Ксеня, правда, думает, что обладание Аргардом — радость, неужели не понимает, что он просто убивает меня? Не понимает. Ведь я не сказала ей. Умолчала, чтобы не пугать. Глупая моя скрытность, не умение довериться и попросить помощи, лишило меня единственного близкого человека…
Мысли обуревавшие меня мешались с раскаяньем и чувством вины. Я пыталась поговорить с подругой, найти какие-то слова, но стена между нами лишь крепчала. Ксеня уверяла, что все в порядке, но на откровенные разговоры не шла. И все чаще я видела ее в компании Рогнеды и других девочек, и это обидное ее предательство лишило меня желания что-то исправлять.
Да и потом… дурные предчувствия обуревали меня. Я чувствовала, что надвигается буря. Аргард словно тоже чувствовал и все сильнее тянул из меня силы.
Мне хотелось увидеть Данилу, но сил добраться до Пустошей не было. Лорд Даррелл и Арх'аррион так и не появлялись после последнего разговора и я чувствовала себя ужасно одинокой. Бледной немочью я сидела в своей комнате, прислушиваясь к тишине и отзвукам жизни в коридорах Риверстейна, набиралась сил и шла в ученическую, но там на меня смотрели, как на прокаженную.
Только сейчас я осознала, какие гнусные слухи ходили обо мне все это время, какие домыслы родились в головах приютских, видя послабления и привилегии, дарованные мне лордом. А то, что Ксеня отвернулась от меня, лишь укрепило всех в этих россказнях.
Сейчас мне было даже хуже, чем в первые мои дни в Риверстейне. Конечно, были и те, кто не верил никаким слухам и смотрел на меня вполне доброжелательно, но я не замечала этих лиц. Заблудившись в своих страхах, обидах и чувстве вины, я видела мир искаженным и злобным. Мне казалось, что все смотрят на меня с осуждением и презрением,
Утро выдалось тихим и серым. Мутная пелена затянула землю, сливаясь у горизонта с небом, размывая границу между ними и тревожно напоминая мне жуткую призрачность Черты. Я закуталась в кожух и поправила на голове платок. Сгорбленная фигура, скользнувшая из тумана испугала меня, я подавила невольный вскрик.
— Не боись…свои, — хрипло прошамкал привратник, щуря на меня глаза. Какой он старый… а я и не замечала. Так привыкла к присутствию этого человека у ворот приюта, что он казался мне незыблемым и постоянным, как основание Риверстейна.
А он совсем старик. Смотрит подслеповато, руки все в коричневых пятнах, а лицо изрезанно морщинами…
— Ты чего тут шастаешь? — спросил он грозно. Вернее, хотел грозно, а получилось почти жалко. А ведь мы его боялись… Привратник легко мог огреть палкой по хребту или швырнуть вслед расшалившимся девчонкам ком грязи.
Я посмотрела в старческие, выцветшие глаза и неожиданно для себя сказала правду:
— Просто захотелось побыть одной. Сбежать от всех.
Старик пошамкал.
— Снова от себя бежишь, глупая… так не сбежать же. Всю жизнь бегаешь, дурочка. От себя не сбежать, Ветряна.
— Вы знаете, как меня зовут? — удивилась я.
— А как же? Ведь всю жизнь вы у меня перед глазами… всю жизнь. Как же мне не знать? И тебя, и подружку твою, Ксеньку, и эту вашу мегеру Рогнеду, и других… всех-всех, как наперечет…
Я удивилась еще больше, уставилась на старика во все глаза.
— Чего глаза таращишь? Как жаба, прямо… — спросил привратник и усмехнулся, — эх, молодость… глупая. Смотри, какой туман… как по осенней заре. И густой, как Авдотьин кисель. Никогда такого марева я не видел зимой. Ночь Исхода сегодня. Серчают неупокоенные духи, души невинные…
И вздохнул. И таким усталым был этот вздох! Со странным изумлением, я вдруг осознала, что совсем ничего не знаю об этом человеке. А ведь он всю жизнь рядом, стоит у ворот, сидит в привратницкой, метет двор, что-то бормоча себе под нос. А я ни разу, ни на мгновение ни задалась вопросом, как он попал в Риверстейн, почему провел в нем свою жизнь? Ходили слухи, что в своей жизни он любил лишь одну женщину, леди Селению, оттого и стерег верным псом двери Риверстейна.
И необъяснимо стало жаль этого старика.
Он почуял, отвернулся.
— Добрая, ты Ветряна, хоть и глупая… Добрая. — прошамкал привратник, не глядя, — Зверя лесного и того пожалеешь. Добрые долго не живут.
Он сплюнул в снег и подволакивая ноги, поплелся к воротам. Я ошарашено посмотрела ему вслед, очнулась и кинулась за стариком.
— Стойте! Да погодите же! Почему вы так сказали?
Привратник глянул злобно и я снова увидела, того грозного старика, которого боялись все воспитанницы.
— Чего привязалась? Отстань! Пошла вон! Сказал и сказал!