Рижский редут
Шрифт:
Первое, что я увидел в мрачном подклете, был Яшкин зад. Мой любезный враль, встав на лавку и несколько согнувшись, подобрался к высоко прорубленному окошку, любопытствуя, что творится во дворе.
– Ларионов, за мной! – крикнул я ему.
Он быстро обернулся и соскочил с лавки. Разумеется, он не признал меня, но я явился ему вестником долгожданной свободы! Как был, не обуваясь, в одних портах и рубахе, он устремился за мной. Я бежал к воротам первым, он следом – ему и досталось несколько весомых ударов метлой. Мы выскочили на улицу и припустили
Женщины не решились гнаться за нами, мои сообщники, видимо, пришли к выводу, что я теперь и без них обойдусь. И мы с Яшкой пробежали бок о бок полверсты, до самой эспланады, прежде чем он поверил в свою безопасность.
– Ну, век за тебя буду Бога молить! – воскликнул запыхавшийся Яшка, повернувшись ко мне. И уставился мне в глаза – и вдруг узнал…
– Ну, сукин сын, вот ты мне и попался! – сказал я очень спокойно. – Попробуй только удрать! Пристрелю ко всем чертям!
Пистолета при мне, увы, не было, но просторная одежда позволила бы его спрятать. И то, как я сунул руку за пазуху, Яшку смутило, если не напугало.
Великое дело – война! В мирное время я вряд ли назвал кого сукиным сыном, даже человека, причинившего мне зло. А теперь вот – запросто. Невзирая на то, что сочинитель Жуковский такого словосочетания в виршах никогда не допускал, а сочинитель Карамзин в прозе своей – тем более.
– Да я что?! – глядя огромными, совершенно детскими и беспредельно невинными глазами, спросил он. – Да разве я когда что плохое вам сотворил?! Да не я ли кошелек ваш в Гостином дворе от мазурика спас?! А в кошельке-то все жалованье лежало! И что бы вы, сударь, без меня-то делали?!
Я подумал: айв самом деле, ведь спас он мой кошелек! Если бы не война, Яшке бы, пожалуй, удалось убедить меня, что этот его подвиг совершенно затмевает донос в полицию. Но сейчас речь шла не обо мне. И понимание того, что я защищаю не только себя, но и Отечество, спасло меня – Яшкины купеческие затеи меня не коснулись.
– Сейчас мы пойдем в порт, и там ты расскажешь подробно мне и друзьям моим, кто научил тебя, подлеца, врать полицейским, будто я разведывал про убийство Катрины Бюлов, – сказал я. – А если вздумаешь бежать – пеняй на себя.
– В порт? Почему в порт? – он явно растерялся.
– А потому, что сейчас туда придут канонерские лодки, а на головной лодке – начальник военной полиции нашей армии господин Розен, помощник самого главного начальника военной полиции господина де Санглена, – пояснил я, улыбаясь и щурясь так, что самому сделалось противно. – Он-то и спросит тебя, по чьему наущению ты врал. А потом… потом, коли ты не попадешь за ложные показания в тюрьму, тебя с рук на руки сдадут родителю твоему. И опять будешь сидеть на хлебе и воде да читать впотьмах душеспасительные книжки.
Эти книжки я видел своими глазами в подклети. Их было две, явно писанных еще в позапрошлом веке, в преогромных переплетах, таких, что, кажется, стол под ними прогибался. Это воспоминание придало моему голосу неожиданную для меня самого достоверность.
Кроме того, Розен, столько
Но я отложил объяснение с воображаемым генералом до лучшего времени.
– Да что ж я такого сделал?!
Похоже, Яшка действительно не понимал своей вины.
– А вот что – ты на меня донес, будто я на другой день после убийства девицы слонялся вокруг амбара Голубя и приставал к прохожим, домогаясь, не слыхал ли кто, кем и как было найдено тело.
– Так ваша милость же там была!
– Ик прохожим моя милость приставала?
Яшка показал вид глубочайшей и почти философической задумчивости. С его смазливой рожей, хотя уже не такой округло-сытой, как ранее, изображать на высоком челе философию было бесполезно.
– Так спрашивали же… – неуверенно произнес он.
– Никого я не спрашивал! Ты сам ко мне с расспросами приставал! А потом, в амбаре? Какого черта ты звал людей, чтобы меня связали и сдали в часть?
– Так ваша милость ведь девицу зарезала!
– С чего ты взял?!
– Точно – ваша милость! Все так говорят! Что будто бы вы с ней слюбились!
Яшка врал и врал отчаянно.
– Так, Яков, – строго сказал я. – Сейчас мы идем в порт, и там в канцелярии запишут все, что ты про меня знаешь. Как я с Катриной Бюлов слюбился. Как с ней встречался. Чем ее заколол…
– Да тем же, что и меня!
– Тебя заколол?
– Меня закололи! Чуть Богу душу не отдал! Думали, уж не встану!
– Для покойника ты что-то слишком шустро бегаешь. Я-то знаю, что попал тебе не в сердце и не в живот. Статочно, ляжку поцарапал. Почему? Потому, что страдальца с опасной раной в холодную подклеть не запирают!
Я выпалил это – и обомлел. Моими устами говорил сержант Бессмертный! Это были его слова, его интонации.
Яшка смотрел на меня очень нехорошо.
– Вот только сунься, царапиной не отделаешься, – предупредил я.
В конце концов, хотя у меня не было пистолета, зато имелся нож, тот самый, тульской работы, который я решил не возвращать Камилле, чтобы она опять не пустилась на поиски опасных приключений.
Место было открытое, мимо проходили люди, если бы мы с Яшкой учинили драку – нашлось бы кому окружить нас, позвать полицейского, препроводить в часть. Это Яшку на самом деле и удержало, он страх как не хотел быть отданным родителю на поруки. Кроме того, он уже знал, что я могу пустить в ход оружие. А Яшка смельчаком отнюдь не был. Всей его смелости хватало на шалости, достойные подгулявшего матроса.