Рижский редут
Шрифт:
– Гляди! – шепотом приказал я ему. – Узнаешь?
Тот Тадеуш Жилинский, описание которого дали мне мои лазутчики, стоял со своим лотком, словно бы продавая какую-то мелочь вроде щипцов для нагара плечистому господину, который даже со спины показался мне знакомым.
Яшка посмотрел на продавца с некоторым недоумением, из чего я заключил, что с ним имел дело Жилинский-красавчик. А далее случилось непредвиденное.
К тем двум подошел со стороны площади Мартын Кучин. Я узнал его, он был одет так же, как в тот день, когда торговал свечами. Разве что борода малость
Яшка ахнул, развернулся и понесся прочь.
Делать нечего – я побежал следом. Догнал я его почти на углу Малой Замковой и Большой Яковлевской. Эти места я уже знал превосходно, потому что немало тут слонялся, отыскивая Артамонову зазнобу. Схватив Яшку за руку, я потащил его вправо, в тот проходной двор, где скрылась от Артамона Камилла. Там, как всегда, висело выстиранное белье.
Мой предатель и враль был безмерно напуган, до такой степени, что стал проситься обратно в подклеть. Я же вдруг ощутил отвагу. Что, в самом деле, за чертовщина: по улицам нашего города ходит какая-то сволочь, по которой каторга плачет, а я обязан пред ней трепетать?!
– Не бойся, дурак, – сказал я Яшке. – Мало ли, что он узнал тебя? Он же за тобой не погнался!
– Вы их плохо знаете! – отвечал он. – Они нас выследят, право, выследят и – ножом! Они это могут!
– Да что ж ты такого натворил? За что мусью Лелуару тебя казнить?
– Какому еще мусью? Это пан Потоцкий!
Тут оставалось только произнести «Бр-р-р-р»! Но было не время докапываться до всех кличек и маскарадов неприятельской шайки.
– Так чем ты им досадил?
– Да чем?! Я у них товар взял, а потом… потом сам не знаю, что с тем товаром сделалось!.. Ведь ваша милость меня облагодетельствовала – ножом пырнуть изволила! – он, скорчив благодарственную рожу, издевательски мне поклонился.
Поскольку Яшка был слишком возбужден, чтобы действовать разумно, я его приводить в чувство не стал.
– То есть, товар хранился в складе Голубя? – сообразил я. – Но он же не твоему родителю принадлежит, я узнавал.
“Так родитель-то мой богоданный сперва часть склада нанимал, а потом, на другой день после того, как меня домой притащили насмерть раненного, уговор кончился. Он еще с хозяином голубиного амбара, с Сытниковым, в пух и прах разругался и наши мешки велел вывезти. А те мешки – черт их знает, куда они подевались!
– Какие мешки?
– А я почем знаю? Велели мне четыре мешка спрятать среди наших. Мой-то батюшка чужого не возьмет, коли посчитал те мешки чужими, то и оставил. А вдруг приказчики их прихватили?
“Да что в мешках-то?!
– Да почем я знаю?! Сказано только – головой за них отвечу!
– Ну и дурак же ты, даром что купецкого рода, – сказал я. – Ведь непременно с мелочи началось, с рубля проспоренного, с беспутной девки! А вышло? Коготок увяз – всей пташке пропадать!
Теперь я понял, почему Мартын
– Сиди тут, – велел я. – Если на Большой Замковой их нет – махну тебе. И побежим в надежное место.
Я взял нож так, чтобы лезвие, прижатое к предплечью, казалось незаметным, и вышел через ту самую дверь, из которой мой безумный дядюшка вывалился на не менее сумасшедшего племянника. По улице, как и положено в это время дня, ходила почтенная публика, здесь располагалось много дорогих лавок, и война не мешала бюргерам тратить деньги, а купцам – обогащаться. Вряд ли паны Жилинские, сколько бы их там ни было, вместе с панами Потоцкими осмелились напасть на нас при всем честном народе. Я вернулся и махнул Яшке, что можно выходить.
На примете у меня имелось два подходящих места: «Мюссе» и погребок доброго Ганса. В «Мюссе» спрятаться легче – но ведь и преследователи наши знали там, поди, многие закоулки. Погребок был более надежен тем, что я мог рассчитывать на помощь хозяина, но поди знай, вдруг неприятель проведал, что большой погреб имеет выход на улицу Зюндерштрассе?
Я ломал себе голову недолго, одно обстоятельство перевесило, и я выбрал погребок.
– Прибавь шагу! – велел я Яшке. – У тебя есть место, где бы ты мог спрятаться и от родителя, и от панов?
– Да, в предместье! Кабы ваша милость меня в город не погнала!..
– Вот как раз в предместье тебе выходить опасно. Тут, на людных улицах, для тебя угрозы нет, а там… сам понимаешь…
И мы поспешили к погребку, поминутно оборачиваясь и держась поближе к самым нарядным бюргерским фрау с их дочками, чьи серьги и браслеты свидетельствовали о великолепном приданом.
Если паны и шли за нами, то мы их не заметили.
Глава двадцать девятая
В погребок мы вошли через парадный вход на Швим-штрассе. Я дал денег парнишке, который смотрел за коновязью в закутке, чтобы он, коли будут про нас расспрашивать, отрицал наше появление в погребке, и повел Яшку вниз.
Времени было очень мало, если шайка не упустила нашего следа, она должна явиться весьма скоро. Я вытащил из-за мешков узел, развязал, и первыми из него вывалились черные женские туфли нечеловеческого размера.
– Переодевайся, – велел я Яшке, вручая эти туфли и юбку, и коричневую шаль, отороченную кокетливой ленточкой.
– Нельзя мне! В женское одеваться – грех!
– Врагам Отечества служить – тоже грех! Живо, живо!
– Так у меня ж борода!
– Какие мелочи!
Я стал копаться в тряпье, которое уже успело провонять – оказывается, я сунул его за рогожные кули с вяленой рыбой. Чепчика не нашлось, зато обнаружилась вышитая мужская рубаха с рукавами по локоть, я кинул ее Яшке. Затем я растянул в руках тонкое белое покрывало и сложил его треугольником. Я видел, как повязывают себе головы дворовые девки, когда предстоит пыльная работа в комнатах. Примерно так же я обвязал Яшкину голову, получилось несколько похоже на чепец, а бороду он мог прикрыть шалью.