Робин
Шрифт:
— Знаешь, я просто потрясён, — искренне признался он, когда я вернулся к нему. — Как это тебе удалось?
— Я умею и не такое, — усмехнулся я. — Отец не ошибся, назвав меня Робертом в честь Робин Гуда.
— Это был всего-навсего разбойник, — пренебрежительно возразил Поль. — Если бы тебя послушали мои друзья, они подняли бы тебя на смех, но я буду снисходителен. Твой отец, наверное, тоже был чем-то вроде разбойника? Или просто вором?
Мне очень хотелось дать ему в ухо, но я сдержался.
— Он был вором, притом хорошим вором, но я был не хуже. Я мог бы стащить твои часы, просто проходя
— Будет сочинять! Может, ты и стащишь бумажник у ротозея, который его не спрятал, но не мои часы.
— Не веришь? Иди сюда.
Я видел, как он прикреплял цепочку к карману, так что моя задача была простой. Я вывел Поля во двор и, пока он с испугом глядел на рванувшегося к нему Рваного, прошёл мимо, слегка его толкнув.
— Ну что? — спросил я.
— Да ничего. Как посмотришь на этого зверя, все поджилки трясутся.
— Ты следишь за своими часами?
— А ты как думал? Ой, где они?
Я покачал их на цепочке и протянул растяпе. Он сперва опешил, а потом недовольно сказал:
— Так каждый может. Конечно, выбрал момент, когда я думал только о собаке… Странно, что я ничего не почувствовал.
Я засмеялся, а он прикрепил часы на место.
— Ты решил навсегда порвать с прежней жизнью? — спросил он.
— Да.
— Несмотря на свой талант? — улыбнулся он.
В сущности, он был добродушным малым, хоть и не особо умным.
— Больше он мне не понадобится, — сказал я. — Пущу свои способности на что-нибудь другое.
— Дядя Эдвард сказал, что ты приёмный сын дяди Чарльза. Твой настоящий отец умер?
— Его убили. Забили насмерть.
Поль передёрнул плечами.
— Да, не повезло. А известно, кто?
— Нет. Он не мог говорить.
— А у меня убили мать. Ты ничего об этом не слышал?
— Нет.
Поль откровенно и без утайки поведал мне всю историю, которую я с трудом выудил у садовника.
— Так мы с Энн остались без матери, а дядя Эдвард — без жены и без сына. Мой отец после этого слёг и долго лежал в горячке. По-моему, он до сих пор не может опомниться. Дядя Эдвард легче перенёс потерю, наверное, потому что женился не по любви, а из чувства долга.
— Как это?
— Он молодой был, спутался с горничной… ну, как это обычно бывает. Потом она объявила, что ждёт ребёнка, а он, вместо того, чтобы её рассчитать, женился на ней.
Я был изумлён до крайности. Выходит, моё толкование подслушанного разговора было ошибочным, и мистер Эдвард не мог отговаривать брата жениться на бедной, а, скорее всего, наоборот, он убеждал его вспомнить о долге. Или я совсем запутался и объясняю обрывок беседы слишком примитивно, или речь идёт о какой-нибудь заблудшей душе. Ясно одно: у моего отца какие-то трудности, и я мог бы ему помочь, если бы знал, как.
— Эта Салли Грегори была племянницей здешнего садовника, который её, можно сказать, вынянчил. Говорят, моя мать её очень любила, а бабушка терпеть не могла. Дядя Эдвард сразу же запер дверь в комнаты, где произошло убийство, а мистер Вениамин — дверь в подвал, где нашли тело Берта. Как я ни пытался, но ключей не достал.
Я поневоле взглянул на вход в дом, и заметил Сэма, с ненавистью смотрящего на меня. Он сразу же скрылся, а я, наконец-то, понял, кто погубил куклу. Конечно, это
— Обидно всё-таки: эта история так близко меня касается, а я не видел места гибели своей собственной матери. Если бы отец не решил меня отправить в путешествие, мы бы с тобой могли пробраться и в комнаты и в подвал. Я указажу, в каком кармане садовник держит связку ключей, и отвлеку его, а тебе будет легко её стащить. Он решит, что выронил ключи, станет искать, а мы к тому времени уже осмотрим подвал и положим их где-нибудь на дорожке. Достать ключ от комнат будет труднее, потому что дядя Эдвард запер его где-то в своей спальне. Тут уж я не знаю, что делать. Может, ты умеешь открывать замки?
— Нет.
— Тогда давай не будем терять времени и стащим ключи у садовника.
В том, чтобы без спросу открыть замок и проникнуть в запретную комнату, я греха не видел. Я без колебаний воспользовался бы ключами мистера Вениамина, чтобы попасть в подвал, если бы он выронил их сам. Я бы даже взял их на время из его домика, если бы увидел их висящими на стене или лежащими на столе, потому что это может сделать каждый, но применить воровские приёмы карманника по отношению к людям, которые так хорошо ко мне отнеслись, я не мог.
— Нет.
— Почему? — удивился Поль.
— Я не могу воровать у своих.
— Какое же это воровство? Мы ведь сразу же вернём ему ключи.
— Нет, не уговаривай. Я не могу обманывать мистера Вениамина таким образом. Может, ты знаешь, куда он кладёт ключи, когда приходит домой?
— Не знаю, — с досадой сказал Поль, а потом его осенила догадка. — Но у меня-то ты стащил часы. Почему же не можешь стащить ключи у садовника?
— Это другое дело. Тебе я показал, как это делается, и ты знал, что я сейчас украду твои часы. Я ими не воспользовался и сразу же вернул тебе. А мистер Вениамин не будет знать, что его карманы обшарят, это раз, и мы воспользуемся результатом моего воровства, это два. Я не хочу возвращаться к прежней жизни.
— Удивительно, как ты с такими взглядами вообще стал вором, — сердито сказал Поль и, не глядя на меня, пошёл в дом.
Я мог бы многое на это ответить, но не стал его догонять.
Я был весь во власти нового отношения к жизни и к людям. Вот ведь как получается: я, вор, мог бы воспользоваться своим искусством, но отказался его применить. Я мог бы незаметно выудить содержимое из карманов всех, кто со мной разговаривает, но зачем мне это нужно? Я сыт, одет, меня обучает грамоте отец Уинкл, со мной вежливы, я даже обрёл прекрасного доброго отца. Разве теперь я захочу воровать? Оставьте на столе какие хотите деньги, золото или другие ценности, и я их не трону.