Робин
Шрифт:
— Моя жизнь уже в опасности, потому что грабитель мог меня узнать, — нетерпеливо объяснил я, — а если я выступлю открыто, то сомнений у него не будет и он мне отомстит и за то, что я следил за ним, и за то, что помешал ему, и за многое другое вообще. Он будет думать, что я знаю, кто он такой, и собираюсь выдать его полиции.
Джентльмен слушал меня серьёзно и вдумчиво. По-моему, он был растроган.
— Робин, — проговорил он, — ты не подумай, что я такой бесчувственный болван, каким мог показаться тебе вначале. Я не предполагал, что, спасая жизнь мне, ты подверг опасности свою, но теперь понял и буду неблагодарным
Он мне нравился, честное слово, нравился. В нём с самого начала было нечто, располагающее к себе, а после этих слов я еле удержался от слёз. Он был искренен в своей доброте и заставил меня усомниться, так ли уж неприемлемы в этом мире доброта и великодушие. Но отвечать я не мог, потому что прежде надо было успокоиться, иначе дрожь в голосе выдала бы моё волнение. Да я и не знал, что мне отвечать. Предложение обрести отца было так неожиданно, что я растерялся, а тут ещё мысль о мести Громилы Уолтера лишила меня способности спокойно поразмыслить.
— Робин, ты смог бы назвать меня отцом? — спросил добрый джентльмен, нагнувшись и положив мне руки на плечи.
— Да… отец.
Он обнял меня, крепко прижал к себе, обдав винным перегаром, и я мог не опасаться, что он заметит слёзы, обличающие, насколько я перестал владеть собой.
— Но, прежде, чем мы пойдём домой, Робин, мы должны выполнить свой долг. Я подожду тебя в переулке за аркой, а ты позови людей. Не бойся, мой мальчик, мой сын, я не оставлю тебя в беде.
"Не бойся". Он не знал, кого назвал своим сыном.
— Я не боюсь, отец. Я бываю осторожен, но трусом я никогда не был.
Мы подошли к дому, и мой новый отец остался в переулке, а я пробежал через арку и что есть силы закричал:
— Помогите! Помогите! Полиция!
В домах зажигался свет, за занавесками мелькали тени, окна распахивались.
— Я слышал крик! — взывал я. — Вон там, за этими окнами кричала женщина! Полиция! Ограбление! Дверь взломана! Полиция!
Но блюстителей порядка я, понятно, ждать не стал и, завидев их издали, бросился наутёк.
Я вбежал в переулок, и моё сердце упало, потому что белокурого джентльмена там не оказалось.
— Отец?
Испугаться и огорчиться я не успел, потому что он тотчас вынырнул из темноты.
— Робин, пошли, — позвал он. — Мы выполнили свой долг, и наше присутствие уже не нужно.
Мы шли рядом по ночному городу.
— Как твоё полное имя, Робин? — спросил мой новый отец.
— Роберт Блэк, — ответил я. — Меня назвали Роберт в честь Робин Гуда.
— Вот как? А меня зовут Чарльз Мидлтон. Тебе надо запомнить, как зовут твоего отца, мальчик. Чарльз Мидлтон. У тебя никогда не было братьев или сестёр?
— По-видимому, была сестра, но куда она делась, я не знаю. Это было давно, когда я был совсем маленьким.
— А у меня есть брат, старший брат. Его зовут Эдвард. Скоро ты с ним познакомишься.
Такой оборот дела меня озадачил. Я всегда жил вдвоём с отцом и не подумал, что у моего нового отца может быть семья. Мистер Чарльз Мидлтон усыновил меня и уже стал мне добрым
— У меня есть и мать, — продолжал отец.
Я совсем упал духом. Если бы я был уверен, что она окажется добра, как миссис Хадсон, то не беспокоился бы и даже обрадовался, но она может оказаться зла, как Бесноватая Кэт, которая люто ненавидела всех мальчишек в окрестности.
— Тебе её следует звать леди Кэтрин.
Совпадение имён не предвещало ничего хорошего, но я почему-то приободрился. В самом деле, что мне грозило? Если мне совсем уж не понравится в новом доме, то ведь я в любую минуту смогу уйти оттуда. Конечно, я не забывал, чем мне грозило возвращение, но мне всё равно надо было побывать в моём прежнем жилище, чтобы достать часы с цепочкой. Вернув себе свою собственность, я буду путешествовать по стране, переходя из города в город. Чем не жизнь? Я был рад, что нежданно-негаданно обрёл отца, но и пришедший в голову план показался мне заманчивым. Что ж, я не буду отказываться от своего счастья, раз оно наконец-то мне улыбнулось, но возможность ухода из незнакомого дома и от незнакомых людей, если мне там будет тяжело, придаст мне уверенности. Я не покину нового отца из-за каких-нибудь пустяков, мелких неприятностей, неизбежных при перемене образа жизни. Лишь, если я пойму, что мне никогда не приспособиться к новым условиям, я приму решение уйти, а до этого использую все возможные способы приноровиться к порядкам в доме.
— Сначала тебе будет нелегко, Робин, — предупредил меня отец, — но ты не пугайся. Помни, что я рядом и готов тебе помочь.
— Я не боюсь, — отозвался я.
— Надеюсь, что отец Уинкл одобрит меня и поддержит.
Я не понял, что он имел в виду, но он произнёс эти слова очень тихо и, по-моему, обращался не ко мне, а просто высказал затаённую мысль. Что касается меня, то я шёл с ним рядом, и мне было хорошо оттого, что судьба свела меня с надёжным и во всех отношениях порядочным человеком, который мне всё больше нравился. Более того, сам не знаю каким образом, но я успел его полюбить, как родного.
Мы достигли особняка, великолепия которого не могла скрыть даже темнота, и я думал, что мы пойдём дальше, но отец кивнул на него и сказал:
— Это твой дом, мальчик.
Мне чуть не стало страшно, однако всё-таки не стало. Во-первых, я был под защитой отца, во-вторых, я помнил, что могу уйти отсюда, и в-третьих, вряд ли в таком огромном доме не найдётся уголка, где я смогу укрыться и, никому не мешая, жить или хотя бы переждать, пока Уолтер не перестанет меня искать.
Отец открыл боковую калитку и ввёл меня внутрь ограды. По широкой дороге между газонами и цветниками мы прошли к дому, и отец открыл дверь. Где-то яростно залаяла собака, и я не стал медлить на пороге.
— Чарльз? — раздался чей-то голос.
Отец вздрогнул, а я посмотрел в ту сторону. На верхней площадке лестницы стоял высокий худощавый человек в тёмном монашеском одеянии.
— Я ждал вас, Чарльз, — сказал он. — Вы опять пили?
— Вы всё ещё не отказались от мысли наставить меня на путь истинный, отец Уинкл? — отозвался отец.
— Ваша мать волнуется за вас, Чарльз. Она в гостиной. Ради неё вы должны изменить своё поведение.
Отец не обратил на его речи никакого внимания.