Роботы апокалипсиса

Уилсон Дэниел

Можно спрыгнуть с лодки — но что потом? Здесь моя еда, вода, здесь мой деревенский дурачок.

Тридцать ярдов.

Это конец света, приятель.

Двадцать ярдов.

К черту швартов. Я даю газ, и плавучий дом кренится вперед. Артрад что-то кричит, слов не разобрать. На пол падает еще один карандаш, а за ним — тарелки, бумаги и кофейная кружка. Аккуратная груда дров рядом с буржуйкой рушится.

Десять

ярдов.

Двигатели ревут. Сияя в солнечных лучах, покрытая шрамами серебряная ракета взмывает в воздух и, не долетев до нас всего нескольких футов, падает в воду. Белые брызги летят через открытое окно прямо мне в лицо.

Все кончено.

Я сбрасываю газ, но не снимаю рычаг с передачи, а затем мчу на палубу — на нос, как говорится. Туда же плетется посеревший от страха Артрад. Мы вместе смотрим на автомобиль, уплывая потихоньку задним ходом от конца света.

Серебряная машина быстро погружается, она уже наполовину ушла под воду. На переднем сиденье, привалившись к рулю, сидит мужчина. Напротив него на лобовом стекле алая паутина трещинок — наверное, именно там водитель ударился головой. Рядом с ним, на пассажирском сиденье, длинноволосая женщина.

И тут я вижу то, что не хотел увидеть, не просил, чтобы мне показывали, то, что навечно останется в моей душе — словно сосулька, которая никогда не растает.

Две ладошки, белые как снег, — они прижимаются к тонированному заднему стеклу, толкают его…

Толкают изо всех сил.

Серебристая машина уходит под воду.

— Нет! — Артрад падает на колени. — Нет!

Неуклюжий человек закрывает лицо руками. Его тело содрогается от рыданий, по лицу текут слезы и сопли.

Я отступаю в сторону кабины, опираюсь о притолоку. Мне сложно разобраться в своих ощущениях, но я понимаю, что изменился.

Вечереет. Над городом поднимается дым. Внезапно мне становится ясно, что мы должны убраться отсюда, пока не прибыло что-то более страшное.

Артрад хватает меня за руку: его ладони покрыты грязью, залиты водой и слезами.

— Ты знал, что так случится? — всхлипывает он.

— Прекрати рыдать, — отрезаю я.

— Почему, почему ты никому не сказал? А как же твоя мама?

— А что с ней?

— Ты даже маму не предупредил?

— С ней ничего не случится.

— Нет, случится! Тебе-то только семнадцать, а у меня двое детей. Они могут пострадать!

— А почему

я никогда их не видел?

— Они живут с моей бывшей. Я бы мог их предупредить, сказать о том, что им грозит! Шпион, люди погибли — погибли! Черт побери, в машине была семья с малышом! О боже ты мой. Да что ты за человек такой?

— Хватит рыдать. Все идет по плану, понятно? Будь у тебя хоть капля ума, ты бы сразу во все врубился. Но мозгов у тебя нет, поэтому слушай меня.

— Да, но…

— Слушайся меня, и все будет хорошо. Мы поможем людям, найдем твоих детей.

— Это невозможно…

Я обрываю его на полуслове. Онемение уходит, и ему на смену приходит ярость — частица былого огня.

— Разве я не предупреждал, чтобы ты не говорил этих слов?

— Извини.

— Для меня ничего невозможного нет.

— Но как мы это сделаем? Как найдем детей?

— Артрад, мы выжили не случайно. Этот монстр, эта вещь— он сделал свой ход, понимаешь? Он уничтожает людей с помощью машин, но мы-то уже ученые. Мы поможем другим, спасем всех бедных овечек — а они нас отблагодарят. Черт побери, да они молиться на нас будут! Все идет по плану.

Артрад отворачивается: ясно, что он не верит ни единому слову. И похоже, ему есть что сказать.

— Ну, что? Давай выкладывай, — говорю я.

— Прощу прощения, конечно, но ты не из тех, кто заботится о других. Пойми меня правильно…

Вот оно, в самую точку: я невысокого мнения о людях. Более того, я почти о них не думаю. Но у меня из головы не идут белые ладошки. У меня такое чувство, что их я не скоро забуду.

— Артрад, ты просто не знаешь, какой я великодушный. Поверь, я все учел. Вот увидишь. Мы выжили, а это неспроста. И теперь у нас с тобой есть цель — поквитаться с монстром. Мы отомстим ему. Так что встань во весь рост и иди в бой.

Я протягиваю Артраду руку.

— Да? — спрашивает он.

Он все еще сомневается. Но я уже начинаю верить в то, что говорю. Я помогаю Артраду подняться.

— Да, приятель. Мы вызываем на бой — на смертный бой — самого дьявола. Мы с тобой в учебники истории попадем. Это я тебе гарантирую.

Этот случай стал поворотным моментом в жизни Шпиона. Когда Новая война была в самом разгаре, он, похоже, отбросил ребячество и стал человеком. Его надменность и тщеславие никуда не делись, но невероятный эгоизм, похоже, исчез вместе с серебристой машиной.