Род Корневых будет жить!
Шрифт:
Рекам… Две реки — чёрная и золотая. Они несут свои воды в противоположных направлениях. И я между ними…
— Отдайтесь течению реки и вознеситесь в небесные чертоги… — сказал Мо Сянь.
И тут я застопорился. Это какому течению мне нужно отдаться? И что значит, в небесные чертоги? Помереть что ли? Меня это не устраивает!
Мо Сянь почувствовал, что я потерял концентрацию и спросил:
— Что вас тревожит, молодой господин?
— И какое течение мне предпочесть? — спросил в ответ я.
Мо Сянь задумался
— Прислушайтесь к телу, молодой господин, приглядитесь к обоим течениям. Куда они на самом деле несут истинное ци?
Я мысленно подошёл к одному каналу. Потом мысленно к другому. Прислушался, прочувствовал, сравнил. И охренел — все дороги ведут в Рим. В том смысле, что оба течения, и чёрное, и золотое, вели на небеса. И небеса — это совсем не небо. Это суть гармония.
Как такое может быть, я не понимал.
— Не пытайтесь всё охватить разумом, молодой господин, — сказал Мо Сянь. — Просто следуйте пути бессмертного.
И тут до меня дошло, что значит, путь бессмертного. Это путь к гармонии и долголетию, путь к совершенству, путь к силе.
В принципе, меня это устраивало.
— А теперь создайте резервный канал ци. Два канала, чтобы не нарушать гармонию. И сделайте там накопитель и хранилище вашей ци. Это будет ваш резерв.
Это звучало разумно, и я, окинув хозяйским взглядом оба канала, наметил посредине небольшой бассейн. Я хотел разделить его перегородкой, и в одну половину собирать излишки золотой ци, а в другую — чёрной. Но как только резервуар был готов, и первые капли истинной ци обеих цветов упали в хранилище, граница исчезла. И все мои попытки установить её заново не увенчались успехом.
Ну и ладно!
Я махнул рукой и оставил всё так — пусть копится. А почему нет? Буду поддерживать равновесие, чтобы той и той ци было поровну, и всё! Подумаешь делов-то!
Когда я закончил медитацию, уже светало.
Я по-прежнему находился в кабинете. Умка лежал рядом со мной. Шилань лежала рядом с китайцем, который тоже сидел и медитировал.
Но едва я вышел из медитации, как Мо Сянь тоже открыл глаза.
Несмотря на то, что я не спал, я чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Ни рука, ни бок не болели. Мелкие ссадины все затянулись.
Я снял бинты. Оказалось, что и остальные раны все излечились.
Остались, конечно, рубцы, но они меня не беспокоили. Как-будто прошла не ночь, а по меньшей мере неделя, а то и две.
— Молодой господин, не надо удивляться. Медитация исцеляет, — объяснил китаец. — К тому же ещё бальзам был тоже заряжен ци.
Я искренне поблагодарил Мо Сяня:
— Спасибо! Теперь не придётся откладывать тренировку.
И тут внизу раздался истошный визг.
Волки вскочили. Мы с Мо Сянем — тоже. И моментально спустились вниз.
У открытых на улицу дверей стояла Матрёна, и визжала, как будто её режут.
Я подбежал и сначала охренел,
— Ай да Умка, ай да Шилань! Два сукиных сына! — похвалил я наших с китайцем духовных зверей.
Потому что перед крыльцом была сложена целая гора волколаков, лютых мертвецов и других тварей, названия которым я не знал. Естественно, все были мертвы.
— Отчитались о проделанной работе? — сказал прибежавший на женский крик Егор Казимирович.
— Не плохо потрудились, — согласился с ним Кузьма.
— Матрёна, хватит визжать! — пристрожилась Прасковья.
Она хоть и была бледной и посматривала на довольных волков с опаской, но больше враждебности я в её глазах по отношению к нашим питомцам не видел.
Матрёна приткнулась.
— Надо бы этих монстров убрать отсюда подальше, — предложил я, поглаживая довольного Умку.
— Эх, сюда бы деда Радима с его артефактом. Сейчас бы масло разогрели, окунули б в него артефакт, а потом побрызгали бы на тварей, и они развеялись бы без следа… — вздохнул Егор Казимирович.
— Что, отправить Кузьму за дедом Радимом? — предложил я.
— Так он же не пойдёт, — снова вздохнул Егор Казимирович. — А масло, если его там зарядить, пока донесём, остынет и уже действовать не будет.
— А почему не пойдёт-то? — спросил я.
— Ну как же? Деревенские сюда не ходят. Им сюда никак нельзя, — стушевался Егор Казимирович, как будто вынужден был объяснять мне вещи, которые всем известны.
Ну, кому-то может, и известны, а мне — нет.
Я уже хотел было расспросить подробнее, но тут вперёд выступила Прасковья. И оттесняя меня, Мо Сяня и Матрёну внутрь, скомандовала:
— Не стойте у двери, не лето уже! Кузьма, а ты иди готовь печь, буду кашу на завтрак варить. Английскую! Овсянку!
Я мысленно усмехнулся: «Овсянка, сэр!»
Как же я в своё время удивился, когда выяснил, что в Англии овсянку не едят. А ведь такой образ был — истинного английского дворецкого! Всё-таки «Шерлок Холмс» с Ливановым в главной роли остался для меня лучшей экранизацией на все времена. Кто бы чего не говорил по этому поводу.
А в этом мире значит овсянка — английская каша. Надо же, какие метаморфозы!
Пока я отвлёкся на Прасковью с её овсянкой, Егор Казимирович, бросив:
— А я пойду телами займусь! Надо убрать их отсюда побыстрее, а то скоро приказчик из города приедет, — ушёл на задний двор.
Все сразу как-то засуетились. И мы с Мо Сянем прошли в гостиную, чтобы не путаться под ногами.
— Мо Сянь, — спросил я у китайца, когда мы сели в гостиной. — А что за приказчик, не знаешь?
— Ну так за магическими кристаллами приедут, — пояснил он.
Я уже хотел было спросить, за какими, как вспомнил нашу поездку на завод и на рудник. Совсем же недавно было. Но столько за это время всего произошло, что совсем из головы вылетело.