Родео для прекрасных дам

Степанова Татьяна Юрьевна

Катя молчала. Ей хотелось догнать лейтенанта — жаль, юркий был, верткий.

— Вот-вот, так и бывает, — Зинаида Александровна кивнула. — Но она же такая молодая, цветущая… И что, и дети остались?

— Девочка. Маленькая, — сухо ответила Катя, потому что молчать далее было неудобно. — Как это печально, — Зинаида Александровна смотрела на зарешеченное окно кабинета. — И как это несправедливо.

Марьяна вернулась. Это произошло даже быстрее, чем Катя ожидала. Щеки ее пылали. Видно, разговор в изоляторе был бурным.

— Извините,

пожалуйста, — она села на место, — сейчас мы продолжим.

— У вас вид очень усталый, — заметила Светлана Петровна сочувственно. — Ах, какая же у вас неженская работа.

— Мы говорили о Нателле Георгиевне, о ее душевном состоянии, — Марьяна собралась.

— Неловко и больно сейчас всего этого касаться. Смерть все искупает. — Зинаида Александровна вздохнула: — Но и молчать трудно. Последние дни для их семьи были тяжелыми днями. Нателла сказала нам, что муж объявил ей, что уходит от нее к другой женщине. Она очень тяжело это переживала. Ну я и решила, что будет лучше, если она хоть на короткое время отвлечется, пойдет с нами на концерт… Он ведь, Орест, последние ночи — она сама нам говорила — дома не ночевал. Демонстративно. Так что где уж ей, бедной, было разыскивать его.

— Вы случайно не знаете, кто была эта его любовница? — спросила Марьяна.

Катя смотрела на Светлану Петровну. Лицо ее осталось бесстрастным, только немного побледнело. В принципе вопрос был адресован не ей. Но ответила она:

— Понятия не имеем.

Катя почувствовала в ее словах фальшь. «Про Усольского и свою дочь она знает, — подумала она, — знает».

— У вас случайно билетов на тот концерт не сохранилось? — спросила Марьяна. Она тоже почувствовала это странное напряжение, повисшее в кабинете после вопроса про «любовницу».

— Вы что, нам не верите? — с укором спросила Зинаида Александровна.

— Да что вы! А во сколько, вы говорили, закончился концерт?

— Я ничего вам пока не говорила. Закончился он в десять вечера.

— В начале одиннадцатого, — поправила Светлана Петровна. — Там аплодисменты долго не стихали, просили петь на бис. Мы поймали такси на Тверской и поехали по домам.

— Одно такси на троих?

— Конечно, надо было три? Сначала вон Зину отвезли, потом мы с Наташей поехали в деревню нашу, за город.

Пока Светлана Петровна это говорила, Зинаида Александровна рылась в своей сумке.

— Вот билеты, пожалуйста. Оказывается, я их не выбросила, — она выложила на стол перед Марьяной три билета в Концертный зал Чайковского. Корешки их были оторваны.

— Я их приобщу к делу, — сказала Марьяна.

— А зачем? — с недоумением спросила Светлана Петровна. — Что-то я не очень вас понимаю.

— Для формальности, — Марьяна сухо улыбнулась. — И последний вопрос, чтобы вас не задерживать. Светлана Петровна, нами установлено, что вчера вы разговаривали с потерпевшим Усольским по телефону.

— С Орестом?

— Да, с Орестом Григорьевичем. Вы звонили

ему? Светлана Петровна глянула на свою подругу.

— Да, я ему звонила.

— По какому вопросу?

— Он до этого звонил мне домой по поводу документов. Там надо было подписать документы — это касается фирмы… Там ведь мне компенсация полагается, — Светлана Петровна снова как-то растерянно глянула на Зинаиду Александровну. — Но он меня дома не застал. Мне домработница моя передала. Ну я ему и перезвонила.

— А когда вы перезвонили? Во сколько это было?

— Ой, я не помню — вчера. Во второй половине дня. Ну да, мы на концерт собирались, — голос Светланы Петровны обрел уверенность. — Ну я и подумала — он позвонит, снова меня не застанет. А у него время на вес золота, он деловой человек. И я ему позвонила — часов так… без чего-то там шесть.

— И что он вам сказал?

— Ну, так, общие слова. Оказалось, ничего срочного. Он находился в офисе и был чем-то занят. Ему было не до меня. Он сказал, что вопрос с фирмой решится на днях. И он с юристами приедет ко мне все обсудить.

Катя слушала Светлану Петровну. Этот ее ответ. На этот вопрос о звонке Марьяна возлагала такие надежды! И вот ответ оказался такой, что все эти надежды (смутные, правда) не оправдались. Она смотрела на театральные билеты, лежавшие на столе: партер, двенадцатый ряд.

— Благодарю вас, это все, — вежливо сказала Марьяна, ничем не выдав своего разочарования. — Вот мы и прояснили неясности. Думаю, если и будут вас еще куда-то вызывать — то только в прокуратуру. Ничего уж тут не поделаешь, следствие продолжается, — она поднялась. — Пойдемте, я провожу вас, чтобы в дежурной части не возникло недоразумений.

Катя поняла — Марьяна, как и она, хочет увидеть Усольскую. Она тоже пошла проводить их. Маленькая процессия молча пересекла двор, заставленный милицейскими машинами.

На углу ждало желтое такси. Зинаида Александровна и Светлана Петровна, попрощавшись, направились к нему. На заднем сиденье Катя увидела Усольскую. Она была в темных очках. Зинаида Александровна села вперед, к водителю. Светлана Петровна сзади.

Катя видела — она что-то сказала Усольской, потом обняла ее за плечи. В этом жесте было что-то и театральное, и материнское.

Такси уехало.

— Три вдовы, — тихо сказала Марьяна. — Три вдовицы под окном… Вот, Катя, ничего, кажется, у нас и не вышло.

— Не могло ничего выйти, — Катя тоже смотрела вслед такси. — А они, знаешь, очень интересные особы. Эти билеты еще… Ты их правда к делу приобщишь?

— Что, не любишь алиби? В то время, когда на дороге, ведущей в «Парус», застрелили Усольского, его жена, Нателла, Светлана Петровна и их подруга Зинаида сидели на концерте, слушали романсы, — Марьяна устало потерла глаза. — Да… А вот любопытно — как вдовы теперь поделят фирму? Там ведь, наверное, и Алине Авдюковой какая-то доля полагается? Ты о чем задумалась?