Родиться среди мёртвых

Кёрк Ирина

— Они уже давно хвастались, что они это сделают.

— Да, но посмотрите на размер их страны.

— Вы читали декларацию?! Население должно продолжать вести себя как обычно.

— Ничего себе юмор.

— Нет сомнения, что нас всех скоро посадят.

— Это не очень-то разумно, им придется нас всех кормить.

— В общем, они могут достигнуть гораздо большего, если они не будут нас интернировать.

— Как это?

— Явно мы не можем уехать из Шанхая. Если они позволят нам опуститься до уровня нищих, подумайте, какой ценной пропагандой

это будет. Великий, мощный белый европеец унижен Японией. Они смогут окончательно уничтожить мораль китайцев.

— Возможно, но я все-таки думаю, что нас посадят.

— Хватит ли у них тюрем?

— О, они не будут волноваться об удобствах.

— Как вы думаете, будет ли возможность послать телеграмму домой?

— Я думал о том же.

— Вы думаете, через пару дней они могут разрешить?

— Через пару дней мы будем в тюрьме.

Долго еще после того, как все наши рассуждения были исчерпаны, мы сидели в полутьме в наполненной дымом комнате, наслаждаясь звуком голосов вокруг нас. Позже, много позже, мы начали говорить о будущем.

— Когда это все кончится…

— Когда я приеду домой…

— Следующим для нас назначением должна быть Индия…

И от будущего мы перешли к прошлому, рассказывая, что привело нас в Азию, придумывая побуждения, находя причины полуосознанных желаний и представлений. При этом никто не сожалел о своем пребывании в Китае, никто из нас не горевал о судьбе самого Китая. Я думаю, что мы даже были немного удивлены, увидев мрачное лицо человека из нашего агентства, когда он вдруг появился у нашего стола и сказал:

— Мак-Грегора забрали.

— Кого?

— Мак-Грегора из лондонской «Таймс».

— Забрали куда?

— Японцы забрали. В тюрьму. Они пришли к нему на дом и велели идти с ними. Перевернули и разбросали все в комнате, взяли все его бумаги, письма, даже личные фото.

— Как вы узнали об этом?

— Я только что говорил с Вильямсоном: он был у МакГрегора час тому назад. Там все еще хаос. Ему рассказал бой Мак-Грегора.

Он перешел к другому столу рассказать о случившемся. Я ушел из бара.

В темноте вооруженные японские солдаты, как неловкие сторожа чужого дома, осторожно двигались по улице. Город казался пуст, словно не было китайского населения. Только нищие тихо стояли со своими чашками, облокотясь на стены зданий, облепленных прокламациями.

По дороге домой я встретил ассистента мистера Эймса и рассказал ему о Мак-Грегоре.

— Меня поражают эти чудаки, — сказал он, — такая наглость!

— А что насчет Эймса?

— Он все еще в колонии.

— А Гонконг оккупирован?

— Боже сохрани, нет. Они все еще сражаются там.

— Я видел, как ваш броненосец горел сегодня утром.

— Наши — молодцы, заминировали его до того, как японцы его взяли.

— Они взяли наш.

— Им нужно все, что они могут забрать.

— Думаете, они нас репатриируют?

— Это зависит от тех, дома, они ведут переговоры. Что касается меня лично, я предпочитаю оставаться здесь.

— Зачем?

— Чтобы

быть тут, когда все это кончится. Кто-то же должен будет делать газету. И у нас будет о чем писать.

— Вы ожидаете, что это скоро кончится?

— Возможно, несколько месяцев.

— Но посмотрите на Перл Харбор.

— Да, японцы выбили дух из ваших матросов, но они скоро оправятся.

— Ну, это мы еще увидим.

— До скорого, — сказал он, — не унывайте.

Я вдруг почувствовал невероятную усталость и голод. Сторож спал на кресле у лифта; я поднялся по лестнице на четвертый этаж, где была моя квартира. В доме было темно и холодно. Отопление, очевидно, выключено уже несколько часов. Я пошел прямо в спальню и включил свет. Мэй Линг не было. Всех ее вещей тоже. Только в ванной комнате я увидел рассыпанную пудру в умывальнике и пустую бутылку из-под духов на полу. Я пихнул ее под ванну, потушил свет везде и лег на кровать, не раздеваясь. В маленькой коробке за книгами — Мэй Линг это знала, — я держал деньги. Я вспомнил, что два дня назад я разменял шестьдесят долларов и положил их туда вместе с мелочью. Шестьдесят долларов были в коробке, а мелочь исчезла.

— Моя искай другая работа? — спросил мой бой утром, когда он принес мне завтрак в постель.

— Наверно, Сун. Я не знаю, что будет со мной. Похоже, что я сам потерял работу.

— Японский скоро забирай все американ и инглиш.

— Куда?

Он расставил пальцы и поднес их к лицу, чтобы пока-зать тюремную решетку.

— Ты думаешь?

— Китайский люди говори.

— Что еще они говорят?

— Его говори, скоро американский и английский люди одинаково, как китайский.

— Как одинаково?

— Нет работы, нет деньги, скоро нет дома.

— Китайские люди думают, что японцы могут выиграть войну с Америкой?

— Не думай выиграй с Америка; говори о Китай.

— А что насчет Китая, Сун?

— Китай жди много времени, потом вставай.

Мне не удалось расспросить его об азиатской философии — зазвонил телефон и перебил наш разговор. Это был тот человек, который вчера вечером рассказал нам об аресте Мак-Грегора.

— Дик, — сказал он, — все враги Императорской Японии должны зарегистрировать себя и все свое имущество.

— Это мы, я подозреваю.

— Это мы, англичане и голландцы.

— Куда нужно идти?

— Регистрация в Гамильтон-хауз. Увидимся там.

— Куда мы должны идти после этого? — спросил я, но он уже повесил трубку.

— Я думаю, ты лучше начни искать другую службу, — сказал я Суну.

— О'кей, хозяин. Моя искай, а теперь работай здесь, не надо деньги.

Четыре часа я стоял в очереди за анкетой, а когда ее заполнил, я стал официальным врагом Японии. Я еще не научился считать себя пленным, хотя было ясно, что пожилой человек с усталым безразличным лицом, который выдал мне анкету, был врагом моей страны. Требовалось усвоить совершенно новые отношения и новые понятия, все это будоражило соответствующие чувства. Я спросил намеренно громким голосом: