Родиться среди мёртвых
Шрифт:
Я не осуждал поведение Александра; я просто чувствовал в этот момент необходимость что-нибудь сказать.
— Я совершенно не понимаю. Он же любил все о России. Он понимал. Он мог петь наш национальный гимн, когда ему было пять лет. Мы были так им горды, когда он пошел в школу; он знал нашу историю так хорошо.
Я сказал:
— Вы знаете, я иногда жалею, что я не бунтовал, когда я был в его возрасте. Как… как Базаров.
Тамара улыбнулась:
— Вы знаете Тургенева?
Я сказал ей, что я читал роман «Отцы и дети» в семнадцать лет. И чуть не начал рассказывать ей о нашей русской прислуге.
Но ее улыбка, которая устанавливала
— Я должна пойти и посмотреть… — и не закончила фразы.
Я опять начал говорить, хватаясь за слова, как за струны; но она была уже на дворе и шла быстро по аллее, тенистой от плакучих ив. Я стоял в дверях. На ка-кой-то момент она остановилась и посмотрела вокруг; увидев отца, она пошла к нему. Когда я позже подошел к ним, они не разговаривали. Генерал чинил поломанный крест; Тамара полола траву у могилы рядом. Их общее молчание дало мне почувствовать, что я лишний. Я спросил генерала:
— Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?
Он сказал:
— Вы можете покрасить вон те кресты в детской секции. Я держу кисти и краску в подвале. Было бы хорошо, если бы мы смогли покрасить все кресты к Рождеству.
В тот вечер Александр не пришел домой. Если не считать редких замечаний Петрова, мы ужинали молча. Тамара не спускала глаз с входной двери, и когда Петров задал ей прямой вопрос, она вздрогнула. Генерал сказал: «Сегодня четверг», — что значило, что он будет играть в бридж с адмиралом Суриным и вернется домой поздно. Как только он ушел, Тамара поднялась в свою комнату.
Петров шепнул мне:
— Я думаю, мне нужно пойти к Евгению и поговорить с Александром. Нет, нет, не ругать его, а просто сказать, что ему нужно пойти домой, потому что мама очень волнуется.
— Где он живет?
— Ha Route Remi, рядом с французской школой [36] . Его отец там учитель.
— Я сам бы хотел пойти погулять.
— Прекрасная идея. Плохо сидеть все время дома.
Он пошел наверх взять пальто.
— Только, пожалуйста, говорите по-русски, мистер Сондерс. Никогда не знаешь, кто идет сзади в темноте. Хотя для меня хорошая практика говорить с вами по-английски.
36
Французская школа — школа Реми, в которой учился Александр, принимала русских беженцев. Программа была на французском языке, но там были и русские преподаватели.
Петров начал рассказывать мне о своем сыне, Николае, и еще не кончил, когда мы пришли на Route Remi. В узком переулке Петров останавливался у каждой двери.
— Здесь, — прошептал он наконец и постучал.
Я ожидал, что Евгений окажется меланхоличным юношей с впалыми щеками, но молодой человек, который открыл нам дверь, выглядел очень здоровым и жизнерадостным. Он не проявил никакого восторга, увидев нас, но и не выказал особого раздражения. Просто сказал:
— Хотите войти?
Мы прошли за ним через темную переднюю в его маленькую комнату. Александр не высказал удивления, когда мы вошли. Он сказал: «Хелло, мистер Сондерс», — игнорируя Петрова. Он сидел у стола, покрытого книгами. Пустые стаканы стояли вокруг, как молчаливые свидетели длинных дискуссий.
— Меня никто не посылал, — начал Петров, — а господин Сердцев хотел пройтись…
— И вы случайно оказались здесь, — перебил его Александр.
— Не
— Пожалуйста, садитесь, — сказал Евгений, снимая книги с кровати.
Его лицо было того бронзового цвета, который похож на загар даже зимой, его глаза, светло-серые и любопытные, казалось, постоянно изучали все, что происходило вокруг.
— Скажите его матери, что Александр будет ночевать у меня. Она не должна беспокоиться.
— Ничего, — сказал Александр, — они должны принять меня таким, какой я есть.
— Все это не так уж драматично, — вставил я.
— Откуда вам знать? Вы что, американец в пятом поколении?
— Я не вижу связи.
— Конечно, нет.
При слове «американец» Петров начал делать Александру знаки.
— Не волнуйтесь, — сказал он. — Евгений все знает о мистере Сондерсе, и это значит, что никто больше не будет знать.
— А, Ленин! — воскликнул Петров, поднимая одну из книг со стола.
— Между прочим, — сказал Александр, — Ленин умер не от сифилиса, как вы всегда говорили.
— Я никогда не говорил о сифилисе.
— Ну, это общее мнение среди вас.
— Какая разница, отчего он умер.
— Важно, что он умер?
— Сначала Ленин, потом Сталин, завтра кто-нибудь другой, — Петров повернулся к Евгению. — А тебе нравится, что Ленин пишет?
— Я его изучаю, — сказал Евгений.
— Изучать можно, но только, если люди об этом узнают, будут неприятности и для тебя, и для твоего отца.
— Вы подразумеваете тех русских, японских стукачей? — спросил Александр.
— У нас своя дорога, господин Петров, — Евгений сказал это спокойным тоном, но с убеждением человека, который пришел к такому заключению после долгих размышлений.
— И эта дорога ведет к… Ленину?
— Этого мы еще не знаем.
— Во всяком случае, не к Русскому Эмигрантскому комитету.
Александр вскочил из-за стола.
— Вы всегда нам говорили, что народ в России ждет случая восстать, что это случится, как только наступит война. Где же это восстание? Все воюют храбро, героически…
— Это не во имя коммунизма.
— Не в этом дело. Все эти годы…
— Александр, ты делаешь большую ошибку… Мы…
— Господин Петров, дайте тогда нам сделать свои собственные ошибки, — Евгений встал.
— Скажите маме, что я скоро буду дома, — сказал Александр.
— В таком случае, я не буду говорить, что мы были здесь. Просто приходи домой.
Всю дорогу до кладбища Петров молчал.
Глава двенадцатая
В тот год Рождество пришло, как забытый друг — неожиданно — и не принесло большой радости. И для меня здесь, на кладбище, оно прошло незаметно. Русское Рождество отмечают на две недели позже. Тамара и генерал готовились к своему празднику. Только Петров поздравил меня с моим Рождеством и спел «Меггу Christmas» [37] на мотив «Happy Birthday» [38] во время завтрака.
37
«Счастливого Рождества» (англ.).
38
«С днем рождения» (англ.).
Толян и его команда
6. Девяностые
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
рейтинг книги
Институт экстремальных проблем
Проза:
роман
рейтинг книги
