Родиться в Вифлееме [СИ]
Шрифт:
Интерлюдия. Тьма теней (начало)
Человек полз по ребристому, холодному металлу палубы. Кровь текла из многочисленных порезов на груди, руках, спине, оставляя широкий, извилистый алый след за ним. Судорожные хрипы умирающего, из последних сил рвущегося к мостику некогда грозного корабля, к своему креслу, пульту, к последнему шансу сделать неизбежную — и скорую — смерть не бессмысленной.
Он знал, что не успеет. Не дотянет. Всего сорок-пятьдесят метров отделяли кабину подъемника, откуда он десятью минутами ранее
Он знал, что не успеет — и все равно сантиметр за сантиметром полз, переставляя немеющие руки, подтягивая себя вперед, с каждым рывком хрипя от невыносимой боли. Он должен доползти! Должен предупредить командора!
Световые панели по углам под потолком коридора мигали, то почти затухая, то разгораясь до режущей глаза белизны. Тяжелый, прерывистый металлический гул несся отовсюду, что-то трещало, ухало, скрипело и визжало — человек буквально каждой клеткой истерзанного тела ощущал затухающие судороги корабля. «Молох» умирал вместе с тем, кто так долго был его капитаном — и вместе с капитаном пытался из последних сил протянуть еще немного. Еще немного! Еще чуть-чуть!
В переплетающиеся в коридоре звуки отчаянной борьбы за лишние минуты жизни корабля и человека вторгся резкий, сухой стук: клац, клац, клац. И, несмотря на то, что капитан «Молоха» еще секунду назад за собственными натужными, булькающими вздохами-выдохами едва различал агонию «арки», неторопливые, преисполненные уверенности шаги позади он услышал. Во многом потому, что подсознательно ждал их с того мига, как выпал из кабины подъемника. Шаги того, кто принес гибель всему экипажу «Молоха», кто превратил красивый, стремительный корабль в пустую, мертвую оболочку, наполненную мертвецами. Кто непостижимым образом появился здесь и беспощадным, неумолимым ураганом снес всех, кто оказался у него на пути.
Капитан перевернулся на спину, подавив мучительный вопль — ему казалось, что сломанные ребра рвут все в груди, вновь и вновь пронзая легкие. Бесполезный «Шершень» выскользнул из кобуры: человек, совсем недавно видевший, как нечто прошло через ураганный огонь десяти «Вихрей», неторопливо и безразлично вынырнув из клокочущего плазменного ада, уже не верил, что оружие хоть чем-то поможет. Но просто лечь и умереть было выше его сил. Не тому его учили, и не тому он учил других.
«Не отступать и не сдаваться!» — этим жил Космофлот Конфедерации, этим напутствовали уходящих в рейд или встречающих атаку врага. Идеал, конечно, — жизнь любила то и дело проверять его на прочность, но сегодня как раз пришло время для идеалов.
Больше ни для чего времени не оставалось.
Рейкер грохнул, раз, другой, выплевывая «шипы». Капитану «Молоха» казалось, что бездушное оружие стремится поскорее опустошить обойму, выпустить все заряды в черную фигуру, смазанную, нечеткую, как будто окруженную вихрем черной пыли. Свет на центральной палубе АРК «Молох» продолжал мерцать, наполнив все вокруг пляской теней, но даже в моменты, когда молочно-белые пластины по обе стороны коридора в очередной раз ослепительно вспыхивали, сгустившаяся вокруг фигуры вуаль сумрака не отступала, а наоборот становилась еще гуще и чернее. Шедшее по палубе «Молоха» казалось проломом в мироздании, изъяном в окружавшей умирающего человека реальности.
Выстрел, другой, третий — «Шершень» едва заметно вздрагивал в руках капитана, вплетая в металлическую какофонию агонии АРК хлесткие, резкие удары. Несколько «шипов» оглушительно звонко ударили в потолок позади темной высокой фигуры — потеря крови делала свое дело, и капитан едва мог держать в руках ставшее неподъемным оружие,
И теперь пришел за единственным выжившим человеком на борту «арки».
Последний выстрел рейкер произвел практически в упор в безликую «голову». Кружащиеся не то пылинки, не то снежинки чего-то черного равнодушно пропустили «шип», занятые своим хаотичным танцем-вихрем. Тонко пискнул энергоблок «Шершня», эхом ему вторил сигнал опустевшей обоймы.
— Т-т… варь… — выплевывая кровь, с бессильной ненавистью и отчаянием шепнул капитан.
Окруженный щитом темноты визитер не ответил. Завеса частиц темноты лопнула, раздалась в стороны, неяркое, похожее на тусклый свет зимнего дня свечение плеснуло в глаза умирающему. Дымчато-серая прозрачная пелена упала на человека, накрыла тонким саваном. Внезапная судорога прокатилась по кораблю; световые панели, и без того едва работающие, будто ужаснувшись происходящему, погасли все, разом, погрузив коридор во тьму.
Когда свет появился вновь, капитан АРК «Молох» был мертв.
Вальс «снежинок» стихал. Все быстрее и быстрее они втягивались в черную фигуру, и с каждой «снежинкой» чернота редела, распадалась, как разорванные неожиданным порывом ветра облака. И минуты не прошло, как в мерцающем свете остался устало сгорбившийся тэш’ша в мундире с длинными наплечниками, точно выточенными из массивного куска обсидиана. Путанный, сложный узор на груди под горропой в круге — два ярких белых пятна на темном багрянце ткани мундира. Ни оружия, ни устройств связи, ни ас-саме, ни пакета на бедре с копией «Песни Ушедших» — ничего.
Отвернувшись от мертвеца, тэш’ша, тяжело ступая, прошел по коридору. Дверь, к которой так и не добрался бывший капитан «арки», раскрылась перед ним. Мостик встретил тишиной: вся смена, более двух десятков человек, умерла в самом начале, не успев ничего понять. Переступив через лежащий у самого входа труп в синей форме, тэш’ша прошел к ближайшему пульту, сбросил лежащее на нем тело, и опустился в освободившееся кресло. Сидеть было неудобно, пускай даже кресло и постаралось максимально подстроиться под массивную и рослую фигуру, но комфорт ему и не требовался. Страшная усталость, опустошение, желание закрыть глаза и заснуть — с этим ему приходилось ежеминутно, ежесекундно бороться, выжимая из себя последнее. Скоро он сможет отдохнуть, скоро то, к чему он так долго готовился, понесется по определенному им пути. Но до тех пор — каждая секунда, каждая деталь, каждая мелочь требует неусыпного внимания, работы ума и концентрации. Миг, когда можно остановиться и отдохнуть, он миновал, сделав первый шаг по палубе человеческого корабля, принеся с собой хаос и смерть.
И мало утешало, что едва ли кто другой на его месте смог бы выдержать так долго.
Капля усилий, капля внимания — приятный для глаз аварийный свет погас. Он остался наедине со своими мыслями в абсолютной темноте.
Это не беспокоило. Не мешало. Покой и тишина помогали погрузиться в себя, оценить, осмыслить то, что сделано и что предстоит. Не для того, чтобы принять решение, — а для того, чтобы найти в себе мужество и уверенность следовать дальше, бесстрастно воплощая задуманное в реальности. И раз за разом ощущать в этом покое, тишине неуемное любопытство, жажду выйти за границы позволенного, разведанного, стремление идти вперед, искать и находить новое, открывать давно забытое старое. Чувствовать, находить в окружающем нечто незаметное для остальных — и стать первым за многие сотни Оборотов, чьи успехи на стезе постижения мира ставили на одну доску с триумфами на поле боя.