Родная душа
Шрифт:
«А как же теперь быть? Что говорить? Может, выпить стакан, развязать язык? Но нет, обещал бабке не пить и не к чему, не пойдёт разговор – буду молчать. Хотя, что я, немтырь, что ли?» – и, немного оклемавшись на прохладе, он вошёл в дом.
* * *
Она его не ждала! Именно в том, хорошем, смысле, когда человек берёт ответственность на себя. За это короткое время протёрла пол, убрала со стола накопившуюся после Прониных «испытаний» грязную посуду и собрала на столе ужин.
– Я
Иван осмотрел дом, теребя не застёгнутую рубаху, и узнал тот же уют, который был при жене. Ведь всего час, а заметное одинокое отчаяние дома превратилось в спокойную уверенность. Прямо смотри, как всё опять здорово, смотри! Вот, что делает женщина, без сомнения, главное, что есть на земле после Бога!..
Иван аккуратно прошлёпал голыми ногами в комнату, и Надежда
воскликнула:
– Ох, смотри, и бороду ликвидировал! – она подошла и открыто посмотрела на него. – А зря, вернее, надо было щетинку оставить, так – голое лицо беззащитное. Вам везёт: свои года можно под щетиной прятать, нам в этом плане труднее…
Она заставила его снять рубаху и, накинув на шею полотенце, скомандовала: – Вытирай пот и штаны тоже сними, оботрись. Ляг на минутку, остынь…
Иван послушно лёг и, прикрывшись полотенцем, закрыл глаза…
Она, незнакомая ему женщина, ходила по дому, звенела посудой на столе, передвигала стулья. А он? Он был этому рад, по крайней мере, доволен. И только навязчивая мысль о жене, вернее, память о ней, стояла в душе колом… Он вдруг задремал, но, услышав её голос, встрепенулся и попросил:
– Надя, пожалуйста, в шкафу тоже халат висит. Сын нам обоим привозил тогда, ещё десять лет назад. Я с той поры его раз одевал…
Она быстро его нашла и, подавая, улыбнулась.
– К столу! Ужин поздний, поэтому лёгкий, не обессудь…
…Он шёл по саду, придерживая одной рукой халат ниже пояса, чтобы полы шибко не распахивались. Ещё бы, под халатом он был в чём мать родила, и это его очень стесняло и смущало. Не такой он человек, чтобы внимание людей привлекать… Люди вокруг, их много, но он за Марфой идёт, а она уходит. Быстро, не оглядываясь, но кричит ему, а он слышит!
– И отстань, говорю, не торопись. Тебе ещё здесь дел много, и дом поправь. Да не ходи больше полуголый, как артист, болезня и отстанет, – бабка завернула за забор, он побежал наперерез, глядя между штакетин. А её и след простыл…
* * *
Иван открыл глаза. В комнате полумрак, совершенная тишина – и нудный, шелестящий стук в окно шершня.
«Странно, ещё темно, а вчера только в три часа легли! Неужели совсем не спал? Но будто выспался. И как ночью через кухню разговаривали, и о чём – помнит…»
Дед, стараясь не шуметь, поднялся, надел штаны и рубаху и вышел из спальни. В кухне сумрак, так как окна
«Ваня, здравствуй, надеюсь, ты поспал. Окна я, как могла, завешала, возможно, это позволит тебе отдохнуть… Теперь о главном. Я посмотрела тебя, ты, как смог – меня. Увидела, что ты не такой уж и старый, как тебе самому кажется. Только растерянный. И ещё. Вчера мне показалось, что нас трое. Я, ты и твоя жена Марфа. Но её, к сожалению, уже нет. Пока это не поймёшь, я не нужна. Надеюсь, до встречи. И ещё. На шкафу телефон, заряди, возможно, тебе даже сын звонит, а ты не знаешь. Не бойся, это не бомба… Мой телефон…» Дед несколько раз перечитывал бумажку, пытаясь понять, почему она уехала, потом сложил её вчетверо и подсунул под телевизор. Вышел во двор и увидел копающихся в пыли кур. «Она выпустила!» – заулыбался Иван…
…Стариковское время немилосердно… Оно уже не позволяет человеку вольно обращаться с собой, всецело полагаться на отговорку «завтра», ибо «завтра» может не наступить, и всё упрямее будит с рассветом. Нет, это не бессонница не даёт спать, это время твоё волнуется: «Пора! Не успеешь, пора!» И какой глупой кажется поговорка, которой прикрывался в юности: «У Бога дней много!» и которая так предательски неуместна в старости!
* * *
Назавтра Иван попросил соседского мальчишку, чтобы тот зарядил телефон и научил им пользоваться. Вместе сходили до магазина и там, поняв, что сам не научится, Иван уговорил молоденькую продавщицу Настёнку класть ему раз в месяц деньги на телефон.
– А когда буду в магазин приходить за хлебом, высчитывай с меня!
Там же, в магазине договорился с прополкой огорода. Гнусавый, серьёзно пьющий Петька Лухов, которого дед знал ещё сопляком и чья теперешняя жена нанялась к нему на «калым», раскорячив ноги на магазинном крыльце, «трепал» ему, уходящему, нервы.
– Завтра с утра придёт. Я же потом зайду, проверю… А то, может, ты её на другое дело хошь сговорить? Так смотри у меня-я-я, божий дед…– и визгливо смеялся, цепко сжимая пластиковую бутылку «палёного» портвейна.
«Зря тебе, поганцу, ни разу в детстве зад крапивой не надрал. А ведь было
за что!» – сам себе в голос высказал Иван, но, совершенно не расстроившись, спокойно направился к дому. Увидев у ворот Проню, подумал, что тот опять явился лечиться, но Лепёха даже не заикнулся про это.
– Я вот по чё к тебе, сосед. Как дела-то у вас, расскажи… И хотя мне не интересно, но знать надо, ведь дело касается обещанной тобой литовки. Так что если у вас всё сложилось, давай мой трофей – скоро время косить, надо же косу поправить, отбить и ручку по-своему наладить! Как ты?
Конец ознакомительного фрагмента.