Родом из детства
Шрифт:
– Лермонтов во время дуэли крикнул:
«Я не буду стрелять в этого дурака!»
Раздался выстрел Мартынова. Лермонтов упал. Секунданты бросились к нему. Его последним словом было «больно».
– Слово «больно» кто-то ещё из великих сказал перед смертью…
– Последние слова Дилана Томаса: «Только что выпил восемнадцать порций скотча. Думаю, это рекорд… Это всё, что я сделал выдающегося, прожив тридцать девять лет».
– М-да…
– Юджин
– Да, согласен.
Он пролистнул несколько страниц.
– Наверняка вы всё это знаете. Цезарь, Антоний, Нерон… Общеизвестно… Папа Римский… Климент Второй… Нет, сейчас… «Я вижу Бога!» Какого? Дальше! Лорд Байрон: «А теперь я усну.
Спокойной ночи». Хотя некоторые авторы утверждают, что его последнее слово, как и у Гарибальди, было «мама». Представляете, жизнь как бы сделала круг. Первое и последнее слово – «мама».
– Иисус сказал: «Свершилось».
– Знаю. Ибсен, пролежав несколько лет в параличе, привстал и сказал: «Напротив!» И умер. Что привиделось ему перед смертью? Кому он возражал? Михаил Зощенко: «Оставьте меня в покое». Думаю, это желание владело им последние лет двадцать – чтобы его оставили в покое. Дальше! Тютчев: «Я исчезаю! Исчезаю!» Франсуа Рабле: «Иду искать великое «может быть». Уолт Уитмен: «Поднимите меня, я хочу срать». Какая разительная… э… разница!
– Лично мне импонирует остроумие Оскара Уайльда, который, даже умирая, оставался ироничным. Он сказал: «Эти обои меня доконают, кому-то из нас следует исчезнуть».
– О! А сколько достоинства в словах Михаила Романова, который снял сапоги и отдал своим палачам: «Пользуйтесь, ребята, всё-таки царские».
Валентин Борисович задумался, не моргая уставившись в записную книжку.
– Давайте выпьем, – предложил я.
Он встрепенулся:
– Это чьи слова?
– Это мои слова. Я предлагаю вам выпить.
– Нет, – отказался он, – угостите лучше сигареткой.
Я протянул ему пачку. Он выудил сигарету и поблагодарил.
– Вынужден вас огорчить, – сказал я. – Книга, для которой вы собираете материал, уже составлена. Называется «Предсмертные слова знаменитых людей».
Валентин Борисович скривился, словно почувствовал острый привкус изжоги.
– Она составлена бездарно. Автор не имеет собственного стиля. И полное отсутствие своего мнения и трактовки. Он ужасно косноязычен. В его передаче
– Понимаю.
– Но главное не это! Я собираю предсмертные слова не только знаменитых людей, но и простых обычных граждан. Ведь я в своё время семь лет работал бригадиром «Скорой помощи». У меня зафиксировано столько интересных случаев. Конечно, большинство людей хотело бы умереть красиво. Но увы, следует признать, что смерть чаще всего неприглядна и мучительна. И люди уже не думают о том, как выглядят, и последние слова, естественно, не продумывают. Одна женщина выбросилась с девятого этажа, однако смерть наступила далеко не сразу. Она стонала и мучилась. А когда мы приехали, выдавила из себя: «Где же вы, суки, ездили? Добейте меня». Зато наверху, в её комнате, лежало длинное красивое прощальное письмо. Со стихами… Да… Другой по дороге в больницу метался в бреду и упрямо повторял: «Мама, можно я побуду дома?… Мама, можно?» Это очень похоже на слова умирающего О’Генри. Он схватил за руку друга, дежурившего у его постели, и пробормотал: «Чарли, мне страшно в темноте идти домой».
– Перед смертью мама попросила: «Принеси мне, пожалуйста, водки».
Валентин Борисович с благодарностью посмотрел на меня:
– Вы позволите, я запишу?
– А мой друг… Саша Жидков… Рыжий такой, весельчак… Анекдоты коллекционировал. Как-то на дискотеке в общаге наша компания сцепилась с другой. Началась драка. И Сашку пырнули ножом. «Скорой» тоже долго не было. Он спросил меня: «Неужели я умру?» Ну а потом… зубами так заскрежетал и выдохнул: «Блядь, как обидно…»
– Сколько ему было лет?
– Девятнадцать. Он был на год меня младше.
– Интересно, какими будут наши последние слова…
– Лично я с последним словом определился.
Полное лицо Валентина Борисовича вытянулось удивлённой гримасой.
– Вы шутите?
– Нисколько. Приложу все усилия, чтобы моим последним словом было «бухуласисица». Ваше здоровье!
Весь четверг и всю пятницу я беспробудно пил. Лишь дважды прерывался и покидал дом, чтобы сходить в магазин и затариться водкой. Я ничего не ел. Я только пил.
Пил, пил. Потом отключался. Потом приходил в себя и снова пил.
Кто-то пару раз звонил в дверь.
Если это происходило вечером, я выключал свет и телевизор и пил в «тёмной тишине».
Конец ознакомительного фрагмента.