Родословная ашкенази
Шрифт:
Конечно, его докторскую зарезали, никакие апелляции к вышестоящим инстанциям не помогли. Так он и остался кандидатом в свою науку.
Его семейная судьба была благосклоннее. Лёля женился на нашей родственнице из Одессы Вале Дыховичной. Эта фамилия в то время часто звучала по радио и телевидению – ее носили такие известности, как популярный эстрадный драматург Владимир Дыховичный (работавший в дуэте с М.Слободским) и не менее знаменитый кинорежисер Иван Дыховичный. Валя состояла с ними в родстве.
Лёля с Валей прожили друг с другом долгую счастливую жизнь, произвели на свет двух сыновей, Толю (1949 г) и Витю (1959 г). Виктор продолжил профессиональную родовую традицию, стал инженером-связистом и его два сына, Олег и Сергей, в свою очередь,
Глава 3
Родственные связи
Евреи недаром определяют свою национальность по женской линии. Ведь с мамиными родственниками, близкими и дальними, мы общаемся намного чаще и теснее, чем с папиными. Поэтому и я, не являясь исключением, знаю и помню больше своих родных с материнской стороны. А о папиных пишу скороговоркой.
Мамины – 1 (бейны)
Патриархом нашего рода с бабушкиной стороны я считаю своего прадеда Лейзера (второе имя Артур) Бейна, родившегося в 1846 году. Почему именно его? А потому, что он самый древний из всех моих предков, кого видели воочию те, кого и я знал не понаслышке, заочно, а с кем тоже встречался глаза в глаза. Кроме того, и его фотоснимок был самым старым в моей коллеции – его произвели в одесской «Фотографии Д.Берсудского» на Ришельевской улице в 1899 году (рис. 18). Л.Бейн служил в одной из торговых фирм коммивояжером, возил и рекламировал разные товары по городам и весям Юга России (см. гл. 1). Он родился в Польше и жил в Варшаве, откуда переехал в Одессу, где женился на Суре (Саре) Гитль, урожденной Зефир. Смешно сказать, но именно по первой букве ее имени я и был назван Геннадием.
Рис. 18. Лазарь, патриарх рода Бейнъ, Одесса, 1905 год.
А умерли мои прабабушка и прадедушка Бейны почти одновременно во время голода в Одессе в 1922 году.
Наверно, я последний из всех моих московских родственников, который еще помнит доставшуюся по наследству детям прадедову четырехкомнатную квартиру на первом этаже двухэтажного дома в Успенском переулке (рис. 19). Вход от парадной двери через небольшой коридор вел в овальный зал, в середине которого стоял круглый стол, над ним висела большая многорожковая люстра с ярко искрившимися подвесками баккаровского хрусталя. У стены, противоположной входной двери, высился огромный буфет из темнокрасного дерева, имевший несколько башенок-колонок, а также бесчисленное количество полок и ящичков разного размера.
Рис. 19. Успенский переулок, Одесса.
Из этого зала три высокие двустворчатые двери вели в довольно большие спальни. Отсюда же был вход на кухню, где стояла дровяная печь, в мою бытность на ней уже пища не готовилась, и она служила лишь подставом для керосинок, кастрюль и сковородок.
Интересно, что в этом же доме в 1876 году родился известный русский авиатор, автогонщик и спортсмен Сергей Уточкин.
У Бейнов было шестеро детей. Об одной из четырех дочерей, Доре, моей бабушке,
Старшая бабушкина сестра Бетя еще до войны тоже пару раз побывала у нас в Москве, а из жизни ушла в 1939-м. В молодости у нее был красивый сильный голос, и, когда она пела, говорили, что люстра в Успенском переулке «звенела канделябрами».
У Бети Бейн и ее мужа Леона Бронштейна были 2 дочери – Бронислава (Бруся), не вышедшая замуж и оставшаяся бездетной, и Аня, произведшая на свет со своим мужем Арнольдом Сорокером сына Юрия. Арнольд был доброжелательным отзывчивым, но нескольео странноватым человеком. Таким же оказался его сын Юра, проживший довольно неудачную профессиональную и не совсем сложившуюся личную жизнь. Он отличался тем, что все старался делать сверх всякой нормы и потребности. Например, узнав о полезености чеснока, стал его есть горстями, в результате чего чуть ли не сжег себе внутренности. Другой его перебор меня удивил, когда я пришел к нему в гости – на балконе стояли десятки больших стеклянных банок с сидром, который он делал из яблок и груш, хотя сам он его не пил.
Совсем другим был их брат Аркадий (Бума), человек с добрым сердцем и легким истинно одесским характером (рис. 20). Он был фронтовиком, а после войны инженером-строителем участвовал в перестроке одесского вокзала и гидротехнических сооружений морского порта. Я больше знал Буму, когда он был уже на пенсии и подрабатывал в мореходном училище. Меня, молодого повесу, восхищяло тогда его умение даже в преклонном возрасте красиво, этак щеголевато одеваться. Особенно мне нравилось как фасонисто он носил свою морскую форму и фуражку с большим крабом. Бума любил и умел петь, рассказывать забавные истории и анекдоты, немалым успехом пользовался у женщин.
Рис. 20. Ему так шла послевоенная парадная форма.
У него от первой жены был сын Виталий, а от другой дочь Люба, у которой с ее мужем Львом Рабиновичем в свою очередь выросла дочь Марина. Люба окончила в Москве Архитектурный институт, работала в Ярославле, потом училась в аспирантуре, но защитить диссертацию ей не дали, наверно, из-за ее вызывающе некоренной фамилии. Марина оказалась более удачливой (по-видимому, в отца, довольно успешного инженера-архитектора) – окончила университет, и на волне перспективной темы взаимодействия Украины с Европейским Союзом написала диссертацию, получила грант на учебу в Гамбурге.
Еще один Бронштейн Анисим (Муся), как и многие большевистски ориентированные евреи, еще в Гражданскую войну с энтузиазмом активничал в рядах ЧК. За это позже и поплатился – стал так называемым «лишенцем», то-есть, лишенным многих гражданских прав, в том числе, права жить в крупных городах. Вторично женатого на русской женщине Кире я знал его полулегально живущим в подмосковном Расторгуеве.
А от первой жены у Муси был сын, с которым он за несколько месяцев до войны поругался и перестал разговаривать. Тот ушел на фронт и погиб в первом же бою. Трудно себе представить какое это было страшное горе для уже тогда немолодого отца.