Родословная большевизма
Шрифт:
В Византии, с которой русская культура связана сыновним преемством, лжесвидетельство считалось грехом. Византийские мастера не любили изображать мучения грешников в аду, но в тех редких случаях, когда они это делали, например, на фресках Кастории, в Западной Македонии, они изображали лжесвидетеля повешенным вниз головой. По старой русской пословице: за облыг на том свете язык жегалом протыкают. Но в Советском Союзе стукачу ничего не грозит.
«Haш Закон, — говорит Солженицын, — совершенно не помнит греха лжесвидетельства — он вообще его за преступление не считает! Легион лжесвидетелей благоденствует среди нас, шествует к почтенной старости, нежится на золотистом закате своей жизни».
Рыба с головы тухнет. Доносительство на партийных
Ему возражал член ленинградской делегации Минин: «Развившаяся за последнее время система писем, использования частных разговоров, личных сообщений, когда всем этим пользуются без всякой проверки и все эти сообщения объявляются сразу вполне достойными веры, причем авторы подобных сообщений и писем берутся тут же под особое покровительство, не может не принять в партии самые нездоровые и до сих пор немыслимые обычаи».
Вся последующая история партдиктатуры показывает, какое из двух мнений возобладало. Из партии метастазы раковой опухоли расползаются по всей стране. Героем коммунистической цивилизации становится Павлик Морозов.
Инквизиция смогла сломить сопротивление катаров и других еретиков главным образом именно потому, что поощряла доносительство. Скрывая имена настоящих стукачей, инквизиторы часто говорили обвиняемым, что на них будто бы донесли самые близкие им люди. «Ваш друг, имярек, утверждает, что видел, как вы шли на тайное сборище катаров». Никто больше не знал, кому можно доверять. Связь круговой поруки распадалась. Торквемада в упомянутой мною повести Анджиевского говорит: «Наша власть основана на страхе. Нужно, чтобы жена не доверяла мужу, родители боялись детей, сослуживцы — один другого. И все должны трепетать перед всезнающим судом Святой Инквизиции».
Из опыта Робеспьера Маркс, Энгельс и Ленин вывели науку тоталитарной идеократии, осуществляемой одной партией и даже одним только человеком. Через якобинцев марксизм-ленинизм наследовал и другую всеевропейскую традицию, традицию инквизиционную: грешников нужно привести к спасающей абсолютной Истине насильно, а злых еретиков, которые своим инакомыслием мешают Истине занять её место, тех уничтожать.
И вместе с тем и якобинство, и марксизм-ленинизм были метаморфозами как раз тех мессианских эгалитарных движений средневекового хилиазма, с которым боролась инквизиция. Как это может быть? Как якобинство, марксизм и большевизм могут быть одновременно метаморфозами двух противоположных друг другу тенденций: революционной и охранной?
Могут. При всей их противоположности, две эти тенденции растут из одинакового сознания, что Истину можно утвердить и охранить только насилием и террором. Правда, одни хотят насилием и террором построить «новый мир», другие охранить существующий порядок. Задачи прямо противоположные, да средства те же и такая же одержимость антихристианским духом нетерпимости, непрощения и ненависти. К тому же революционеры, только свергнут короля или тирана, глядь, уже сами оборачиваются охранителями своей новой власти и устраивают свою собственную инквизицию.
Все это позволяет утверждать, что продолжение якобинской революции — большевистская — была новым эпицентром, новым прибоем всеевропейской мессианской революции, которая подымалась уже в Средние века в движениях эгалитарного хилиазма, бурлила в апокалиптических сектах, игравших такую роль в английской революции, и впервые восторжествовала с диктатурой якобинцев.
Да, казалось бы, все это не подлежит сомнению. А между тем, нас всё время настойчиво хотят убедить, что истоки большевизма нужно искать вовсе не в марксизме и не в якобинстве, а исключительно в «специфике» русской истории: в татарщине, в опричнине, в революции сверху Петра
О всех этих утверждениях не стоило бы и говорить, не мешай они Западу понять подлинную природу идеологии марксизма-ленинизма и найти способы противостоять её наступлению.
Глава третья
«Чевенгур»
По мне, «Чевенгур» Андрея Платонова — одна из самых важных книг для понимания большевистской революции. Попала она мне в руки случайно. Все хвалили, но никто не мог ясно сказать, о чем она. На обложке имковского издания голова коня и голова солдата. Неопределенно подумалось: верно что-нибудь о конармии. Тем больше с каждой страницей возрастало мое удивление Я такого не ждал.
Андрей Платонов изображает большевистскую революцию как великую и в то же время безумную, страшную и жалкую эсхатологическую драму. В Чевенгуре все апокалиптики. Чевенгурские «буржуи» ждут второго пришествия «Лежали у заборов в уюте лопухов бывшие приказчики и сокращенные служащие и шептались про лето Господне, про тысячелетнее царство Христово, про будущий покой освященной страданиями земли».
Для чевенгурских же коммунистов это ожидание второго пришествия — предрассудок, контрреволюция Но вот что удивительно, они сами ждут свершения, конечно, какого-то небывалого, космического события, которое все преобразит После того, как капиталисты и мелкая буржуазия будут повсеместно истреблены, «социализм придет моментально и все покроет. Еще ничего не успеет родиться, как хорошо настанет» Новое небо и новая земля настанут «в Дванове уже сложилось беспорочное убеждение, что до революции и небо и все пространство были иными — не такими милыми». И времени, как клялся Ангел, уже не будет:
— А у нас всему конец.
— Чему же конец-то? — недоверчиво спрашивал Гопнер.
— Да всей мировой истории конец — на что она нам нужна!»
Другому герою повести при чтении статьи Ленина о кооперации «открылась столбовая дорога святости, ведущая в Божье государство житейского довольства и содружества». Когда он приходит в Чевенгур искать кооперацию, председатель чевенгурского ревкома Чепурный ему говорит: «история уже кончилась». Дванов догадывается, почему Чепурный и другие чевенгурские большевики так хотят коммунизма: «он есть конец истории, конец времени».
Чепурный? Что за фамилия? Уж не придумал ли Платонов? Не имею представления, какими источниками он пользовался, когда писал свой «Чевенгур». Может быть, это только случайное совпадение. Но вот в 1966 году, т. е. без малого через сорок лет после написания «Чевенгура», выходит книга С. С. Волка «Народная Воля». В ней есть ссылка на статью Я. Абрамова «Прошлое и настоящее штунды», журнал «Дело» 1883, № I:
«Весной 1881 г. крестьянин с. Мордва Феодосии Чепурный называл царя дьяволом и говорил землякам, что убьют и нового государя, а когда истребят всю царскую фамилию, «будут бить панов, священников и богатых мужиков для того, чтобы раздавали все бедным». Крестьянин с. Погорелец Степан Шутенко в 1882 г. проповедовал упразднение церквей, духовенства и правительства. Он оправдывал С. Перовскую и говорил, что Александра III убьют и других государей не будет, а настанет общее равенство и общность имущества».