Роды. Прощание с иллюзиями. Хроники индивидуальной акушерки

Мишукова Инна

Как-то случился неожиданно тихий, спокойный день – наверное, выходной, хотя в моём лексиконе давно не водится этого слова. Выходной – когда никто не рожает, не звонит, не пишет.

До полудня валяюсь в кровати, затем с чувством, толком и прочим делаю полноценную зарядку. Потом продолжаю вроде как бездельничать. Всегда в такие периоды дёргаюсь: я не полезна, я ничего не делаю нужного и важного!

Идём с другом гулять в парк – небыстро, спокойно, размеренно. Полушутя жалуюсь на свою ненужность: «Ужас! Целый день никто не звонит!» Думаю – как

же мне, безнадёжному трудоголику, наконец разрешить себе ничего не делать (и прежде всего перестать беспокоиться по этому поводу), а просто бродить по летнему парку?

Тут меня радостно окликает женщина с коляской, где важно восседает свеженький глазастый человек месяцев десяти от роду:

– Вы же Инна, да? А я готовилась по вашему курсу! И мы так хорошо родили!

Её улыбающийся спутник (муж, наверное) утвердительно кивает. Понимаю, что родами остались довольны. И уже не чувствую себя такой бесполезной.

Гуляем ещё полчаса. Встречная компания молодых людей, на руках красивой девушки полугодовалый где-то ребёнок.

– Инна! Здравствуйте! Спасибо вам, это ваше произведение!

Ладно, думаю, всё-таки не зря небо копчу… Хорошее дело – чтобы люди приходили в мир гармонично, так, как задумано природой. И я стараюсь вложить в эту гармонию максимально чистую ноту.

И вот впервые за много лет, прожитых в этом районе, подхожу к забору музея – подробно, вблизи рассматриваю танк, который оказался не танком и не бэтээром (эти слова я хотя бы слышала раньше).

САУ – самоходная артиллерийская установка. Огромная железяка с гусеницами, несущая на себе невероятной длины ствол – с телеграфный столб, и это не преувеличение. Из такого может за многие километры стремительно лететь в цель снаряд размером с человека! Внушительный сгусток мощи и смерти…

Внимательно всё разглядев, поразилась сложности и продуманности устройства. Его выносливости, устойчивости к ветру, морозу, дождю, граду. И даже к другим выстрелам – из чего бы то ни было. Очень мощно, очень выживаемо. Впечатляет, ей-богу. Эту огромную сложносочинённую машину (а ведь она уже старая, нерабочая, круглогодично ржавеет под открытым небом, но всё равно поражает моё простое женское восприятие) придумали, разработали и построили талантливые, умелые люди. И она много кого убила!

Люди, родившиеся маленькими, беззащитными, очень уязвимыми (такими их встречаю я), вырастают, учатся, развивают и оттачивают блистательный интеллект. А потом изобретают и доводят до совершенства огромную машину смерти. Способную одним выстрелом уничтожить много-много хрупких жизней, за каждую из которых мы буквально горой стоим в каждых родах…

За одну-единственную жизнь какого-нибудь слабенького, недоношенного, травмированного в родах ребёнка иногда борется целая бригада медиков. А суперсовременные производства создают и штампуют нечто, способное разом сровнять с землёй все роддома на свете.

Вокруг меня простиралось обширное поле боевых машин. Нерабочих, давно устаревших, годных только на то, чтобы впечатлить

экскурсию школьников. Попробовала осознать – сколько же в мире оружия? И поняла, что это столь же недоступно воображению, как представить бесконечность Вселенной и количество звёзд и галактик. Непосильно. Только замираешь от своей малости и ничтожности. Сколько орудий уничтожения! Сколько вложенных в это денег… Колоссальных, невообразимых. Чтобы лишать жизни.

Чтo на этом фоне рождение одного маленького человека? И я почувствовала, что окончательно впадаю в когнитивный диссонанс. Этот безумный мир – вне какой-либо логики.

Такой сложный, такой красивый организм человека. Вены и молочные протоки которого так похожи на ветви деревьев. В оплодотворённой яйцеклетке которого на восемнадцатый (не на семнадцатый или двадцатый, а именно на восемнадцатый, и всегда только так) день откуда-то – и никто до сих пор не знает откуда – возникает электрический импульс, чтобы стать потом сердцем. Организм, в котором перед родами синтезируются гормоны, дающие нам ощущения любви и счастья…

Как поразительно прочен человек. Настолько, что даже современное протокольное акушерство, подавляющее живую природу рождения, не в силах целиком отнять его изначальный ресурс. Как красиво и основательно, с многократным запасом устойчивости, мы устроены. И как ежеминутно беззащитны.

Восхитительно и страшно – как в природе сначала сотворяется жизнь, а в мозгу сотворённого ею человека рождается машина для её массового прекра- щения.

Не могу осознать.

Про выученную беспомощность

Когда я только начинала работать, приглядываясь к методам акушерок и докторов в проекте «Домашние роды в роддоме», не раз слышала слова «врачищи», «докторищи».

В исключительно негативной, как нетрудно догадаться, коннотации.

Чаще и скорее они применялись к тем, кто с ног до головы был пропитан той самой акушерской агрессией. Впрочем, не всегда – среди дававших врачам подобные определения тоже попадались разные, иногда с собственными (порой большими и серьёзными) тараканами в голове: прежде всего в плане стремления без разбора стричь всех под одну гребёнку. А в нашем деле это лишнее. Совсем.

В ту пору в отношении акушерок мелькал термин «духовные». Потом как-то растворился, и на замену пришёл «индивидуальные».

Была среди тех духовных акушерок одна сильно религиозная. Посты, службы, паломничества и прочие ритуалы «воцерковленности» высокого уровня составляли важную и значимую часть её образа жизни. И в сопровождение её выбирали в основном глубоко верующие, желающие рожать со своими, понимающими.

И вот у одной подопечной той самой акушерки рождается ребёнок не в очень, мягко говоря, хорошем состоянии. Не розовеет, почти не кричит, грудь не берёт, грудная клетка чрезмерно западает при дыхании. Так-то вроде живой, но нет ощущения здоровья, благополучия.