Рок, туше и белая ворона

Лепская Алёна Сергеевна

Пока я тихонько подкралась ближе к сцене, лавируя мимо запылённых столов, заметила Сашу, умирающего от тоски, за пустующим баром, отстукивая по деревянной поверхности пальцами, как по клавишам. Я попала в поле зрения, Солы. Не смотря на мои жестикуляции призывающие её заткнуться и не отсвечивать меня, она проигнорировала их все, и оживлённо взвизгнув прихлопнула в ладоши. Она спрыгнула с табуретки, приковав всеобщее (кроме него!) внимание к себе, и ко мне соответственно. Да ещё и отматерила на греческом, за то, что дозвониться до меня, можно с таким же успехом, как и до президента.

Я лишь пожала плечами на это. На меня уставились четыре пары глаз. Меня сковало стеснение и неуверенность, плотными тисками. Вот, чёрт. Это сложнее, чем я думала.

Когда Сола наконец угомонилась, я как-то неуклюже махнула рукой.

– Привет… - протянула я тихо. Все поздоровались. Все кроме него. Ударник даже представился, Ярэком, и где-то я уже его видела И да: он точно цыган, и вероятно из близкого окружения Рафа, а возможно даже родственник.

Не оборачиваясь ко мне, Гордеев, уронил руки, стоя у сцены. Мне на уши присел Миша, что-то отчаянно мне втирая с довольной-предовольной мимой, но я без понятия что, ибо я не слышала его. Не гладя на меня Раф взъерошил волосы, делая волнистые чёрные пряди дикими. Не глядя на меня… почему меня это задевает?

Надув по детски губы, Сола, пощёлкала пальцами перед моим лицом. Раф, играючи развернулся на пятка, отставив указательный палец в сторону. Выражение его лица с приоткрытым ртом, носило маску крайнего замешательства. Он мгновенно сменился в лице ткнув в меня пальцем.

– Ты опоздала, и у тебя ровно пятнадцать минут, на акклиматизацию.
– сказал он странно произнося слово «акклиматизация». Он подошёл к одному из столиков у сцены, и подцепил стопку листов. У него была странная походка, и вообще, было в его виде что-то не так…

Я стянула гитару в чехле с плеча. Проходя мимо меня, Раф выудил из стопки пару листов и молча вручил мне ноты. Затем, перевел свой подозрительно горящий взгляд, на Сашу, подходя к барной стойке.

– А ты верни мне мой виски.

Саша было отрыл рот, - И не трынди, я знаю, что это ты увёл его у меня.
– он наотмашь приземлил стопку листов на стойку, перегнулся через неё и подцепил из-за бара полупустую бутылку с янтарной жидкостью.

Я опешила. Вот дерьмо, да он пьяный!

– Пятнадцать минут, Вика.
– напомнил он, пробуя на вкус мое имя, неестественно подвиснув. Я с ужасом окинула его взглядом.

– Не называя меня так.

– Буду.
– парировал он невозмутимо. Меня, навзничь шокированную его поведением, заволокло в неуютный саван доводя до горечи в глубине.

За что он, чёрт возьми, топит меня?

Сола кашлянула в кулак.

– Козёл.
– кинула она, сквозь кашель. Гордеев прожог её взглядом.

– Шувани.
– лениво бросил Раф. Сола скептически на него посмотрела. Затем, подозрительно уставилась на Мишу.

– Это что-то значит, или он просто лыко не вяжешь?
– поинтересовалась она, у Миши. Тот, перебрасывая гитару, через плечо, флегматично на неё взглянул.

– Это, милая, значит ведьма, и он получит прямо в лицо, если ещё хоть раз так тебя назовёт.
– он грозно уставился на Рафа. Усмехнувшись, тот засветил ему фак.

– Хас миро кар.

Думаю

перевод излишен. Всё предельно ясно, по жесту.

Взяв себя в руки, пару раз сжала и разжала кулаки. Подойдя к бару, положила гитару на поверхность стойки и стала исследовать ноты облокотившись на бар.

– Итак, ты собираешься заняться чем-то кроме мата на ромне? [37]– осведомилась я бесстрастно, просматривая ноты, пытаясь понять, как он, чёрт подери, себе это представляет. Это практически невыполнимо.

37

Ромн — цыганский язык.

– Чамудэв ласа, мири ило, Вик?

Я кажется знаю, как это переводится, не уверенна, но уж больно похоже на непристойное предложение. Посмотрела на Рафа, подпирающего стойку спиной. Он смотрел исключительно на меня, в дребезги пьяный, утаскивающий меня на самое дно горечи и боли, одними только словами, не до конца понятной мне этимологии, но не очень-то хорошей интонации, и всё равно отчего-то, прекрасный. Это напомнило мне времена, где мы так воевали, вышибая клин-клином.

– Вот кретин.
– хохотнул Миша, смотря на Рафа, насмешливым взглядом. Небрежно отставила большой палец в Гордеева.

– Ты его понимаешь?
– удивилась я. Некто очень смелый легко укусил меня за палец, и тут же отхватил от меня в лоб.

– Раф, ты идиот!
– прикрикнула я, обжигая его ледяным взглядом.

– Нет.
– не согласился этот идиот с терминологией, глупо улыбаясь. Я раздражённо закатила глаза к потолку.

– Ну ты же Солу понимаешь, верно?
– Миша подчёркнуто важно кивнул на Гордеева, - Ну, вот и он не впервые в таком состоянии.

Окинула Гордеева взглядом, зацепляясь за запястья. Манжеты толстовки слегка сместились, открывая для взора фрагмент белого бутона. На нём нет браслетов? Я нахмурилась. Он должно быть не с проста так лык выкрасил.

– Хм, анестезия?
– поинтересовалась я. Раф замер и рассеянно, почти изумленно на меня уставился. Нахмурив брови, он запустил палец за ворот тёмно-серой толстовки с капюшоном, оттягивая ворот, словно от нехватки воздуха. Видимо я угадала.

– Ладно, и что это?

– Ты на самом деле хочешь это знать?
– переспросил он обжигающим лукавым тоном. Это не обещает стать простым… Ущипнула себя за переносицу, зажмурившись на мгновение.

– Я про вот этот отрывок, Гордеев.
– я ткнула пальцем в музыкальный фрагмент, в нотах, - Почему всё так сложно, а?

– Почему… - повторил он неспешно и как-то завороженно. Он поймал мой взгляд, смещаясь ближе ко мне, и сделал глубокий вдох, - Дулэски мэрав тэ тут.
– он глухо рассмеялся, качая головой, - Арманья… - далее его речь стала ну совсем уж невнятной. Из всего этого понятно мне было только одно слово: арманья - это проклятье по-цыгански.

– Ага?
– растерялась я, и посмотрела на Мишу. На его лице отражалась сложная лингвистическая обработка, но он ничего не сказал. Я уставилась на Гордеева.