Роковая монахиня
Шрифт:
— Мой отец от тебя? — спросил господин Булеман.
— Да, Даниэль, твой отец — муж моей и твоей матери. Вот закладная; он не дал за него много.
— Дальше! — сказал господин Булеман, увидев, что в руках у сестры, кроме закладной, ничего не было.
— Недавно, — нерешительно продолжила та, — мне приснился сон, что я вместе со своим больным мальчиком пошла на кладбище. Когда мы пришли на могилу нашей матери, она сидела на надгробном камне своей могилы под кустом цветущих белых роз и держала в руке тот маленький кубок, который она мне когда-то подарила в детстве. Когда мы подошли
— Что это должно означать? — спросил господин Булеман.
— Верни мне этот кубок, брат! Скоро праздник Рождества Христова; положи его больному ребенку на его пустую рождественскую тарелку!
Тощий человек в желтом цветастом шлафроке стоял перед ней без движения и смотрел колючими круглыми глазами.
— У тебя нет с собой денег? — спросил он. — Снами заложенные вещи не выкупают.
— О, Даниэль! — воскликнула сестра. — Поверь нашей матери! Мальчик выздоровеет, если сможет пить из этого кубка. Будь милосердным, он ведь одной крови с тобой!
Она вытянула руки навстречу ему, но господин Булеман отступил на шаг назад.
— Оставь меня в покое! — сказал он и подозвал своих котов.
— Грапс, старая бестия! Шнорес, сынок мой!
Большой желтый кот одним прыжком очутился на плече хозяина и запустил когти в его пестрый колпак, в то время как черный кот, мяуча, терся о его ноги.
Больной мальчик подошел поближе к матери.
— Мама, мама! — проговорил он, теребя ее за платье. — Это тот злой дядя, который продал своих черных детей?
Господин Булеман в мгновение сбросил с плеча кота и схватил за руку вскрикнувшего ребенка.
— Проклятое нищенское отродье, — воскликнул он, — и ты поешь ту же дурацкую песню!
— Брат, брат! — запричитала женщина. Но мальчик уже сидел в слезах на лестничной площадке. Мать кинулась к нему и нежно взяла его на руки; затем она выпрямилась и, прижимая голову ребенка к груди, погрозила кулаком своему брату.
— Проклятый, злой человек! — закричала она. — Чтоб тебе неладно было с твоими тварями!
— Ругайся, сколько хочешь! — ответил ей брат. — Только сделай поскорее так, чтобы тебя здесь не было.
Пока женщина с плачущим ребенком спускалась по темной лестнице, господин Булеман поманил котов и захлопнул за собой дверь комнаты. Он не задумался над тем, что проклятия бедных могут становиться опасными, если они вызваны бессердечием богатых.
Несколько дней спустя фрау Анкен, как обычно, вошла, неся обед, в комнату своего хозяина. Но сегодня она больше, чем обычно, поджимала тонкие губы, и ее маленькие подслеповатые глаза злорадно светились. Она ведь не забыла те суровые слова, которые ей пришлось выслушать в тот вечер из-за своей халатности, и теперь она рассчитывала с процентами расплатиться за них.
— Вы не слышали, как звонил колокол церкви святой Магдалены? — спросила она хозяина.
— Нет, — коротко ответил ей господин Булеман, сидевший над своими расчетами.
— Вы, конечно, знаете, по кому он звонил? — еще раз спросила старуха.
— Глупый вопрос!
— Но ведь колокол звонил по сыну вашей сестры!
Господин Булеман отложил в сторону перо:
— Что ты плетешь, старуха?
— Я говорю, — возразила та, — они только что похоронили маленького Кристофа.
Господин Булеман снова взял в руку перо.
— Почему ты рассказываешь мне об этом? Какое мне дело до этого мальчишки?
— Ну я просто подумала… рассказываю только, что нового произошло в городе…
Когда она ушла, господин Булеман опять отложил перо и довольно долго расхаживал, заложив руки за спину, взад и вперед по своей комнате. Когда на улице возник какой-то шум, он торопливо подошел к окну, будто ожидал уже увидеть входящего в дом служителя муниципалитета, явившегося с вызовом за жестокое обращение с мальчиком. Черный Грапс, требовавший, мяуча, своей доли из принесенной еды, получил пинок, от которого с воем полетел в угол. Однако то ли от голода, то ли оттого, что обычно покорная натура животного неожиданно изменилась, он восстал против хозяина и, шипя и фыркая, бросился на него. Господин Булеман дал ему второго пинка.
— Жрите, — сказал он. — Меня можете не ждать.
Оба кота одним прыжком очутились у полных мисок, которые он поставил им на пол.
Однако здесь произошло нечто странное.
Когда желтый Шнорес, первым закончивший обед, вышел на середину комнаты, потянулся и выгнул спину колесом, господин Булеман вдруг остановился перед ним; затем он обошел вокруг кота и осмотрел его со всех сторон.
— Шнорес, старый бандит, что это с тобой? — сказал он, поглаживая голову кота. — Да ты вроде подрос на старости лет!
В это мгновение к Шноресу присоединился второй кот. Он взъерошил свой блестящий мех и потянулся, вытягивая черные лапы. Господин Булеман озадаченно сдвинул пестрый колпак на затылок.
— И этот тоже! — пробормотал он. — Это, должно быть, порода такая.
Между тем стало смеркаться, и, поскольку никто не пришел и не нарушил его покой, господин Булеман сел к столу, на котором стоял обед. В конце концов он даже начал поглядывать на больших котов, сидевших рядом с ним на диване, с определенным удовлетворением.
— Ну и внушительная же вы парочка! — сказал он, кивая им. — Теперь вам эта старуха внизу больше не испортит охоты!
Однако, отправившись вечером в свою спальню, он не впустил их туда, как обычно, а услышав ночью, как коты кидались на дверь спальни и с мяуканием сползали по ней, господин Булеман натянул перину на уши и подумал: «Мяучьте, мяучьте — я видел, какие у вас теперь когти…»
Наступил следующий день, и, когда пришло время обеда, повторилось то, что было накануне. Опорожнив миски, коты одним махом прыгнули на середину комнаты и стали потягиваться и выгибать спины; а когда господин Булеман, севший к тому времени за свои расчеты, бросил на них взгляд, он испуганно вскочил со своего вращающегося стула и остался стоять, вытянув шею. Грапс и Шнорес стояли, тихо завывая, с взъерошенной шерстью и изогнутыми дугой хвостами, будто чувствуя что-то враждебное или опасное для них; он отчетливо видел, что они вытянулись в длину и стали крупнее.