Роковая монахиня
Шрифт:
Одни смеялись, другие ругались, но ничего изменить уже было нельзя, и когда майорал объявил, что мулы заложены и что можно продолжить путь, десять оставшихся пассажиров, каждый облегченный на сотню франков, сели в дилижанс и покатили дальше по горным ущельям Пиренеев навстречу стране каштанов — Испании. Однако майоралу удалось заполучить для своей коллекции дорожных приключений весьма занимательную историю, которую он впоследствии еще долго рассказывал пассажирам.
Альфред Шёне
Голубая вуаль
Работы в минувшие летние и осенние месяцы было так много, что, к сожалению, только в начале ноября я смог позволить себе взять отпуск. О длительном отдыхе где-то на лоне природы ввиду того, что была уже поздняя осень, нечего было и думать, поэтому я решил попутешествовать. После непродолжительного пребывания в различных местах юго-западной Германии меня потянуло вновь взглянуть на Рейн.
Дорога туда не заняла много времени, и в семь часов вечера я прибыл в Б. Нагруженный моим скромным багажом, станционный служитель шел впереди меня по направлению к гостинице «Рейнский уголок». Путь наш проходил по истинно среднегерманским мощеным улочкам мимо старой церкви к берегу Рейна. Сквозь ряды деревьев, окаймлявших город вдоль берега, просвечивали огни расположенного на противоположной стороне местечка и отражались в реке, которая, вздувшись от осенних дождей, шумно катила свои темные воды. Темным было и небо, трудно даже было различить очертания гор на том берегу. Мы свернули налево, так как гостиница находилась вниз по реке в конце города. В то время как я, следуя за размеренно шагавшим служителем, осторожно шел в темноте между рядами деревьев, передо мной рисовалась картина предстоящей встречи. Я — единственный гость, нежданный, но желанный. Мне дадут прелестную угловую комнату с видом на Рейн. После ужина я выпью вместе с хозяином бутылку вина под названием «Собственный урожай» и буду слушать истории старого заядлого охотника. После этого, думалось мне, я еще прочитаю вверху в теплой комнате несколько страниц взятой с собой книги; затем брошу взгляд из окна, хотя это и будет бесполезно, поскольку передо мной будет простираться лишь темная ночь, а потом — упоительный сон в заслуживающей высшей похвалы постели. Завтра утром первое, что я увижу, будет густой туман, стелющийся над рекой и заполняющий долину. Но после завтрака, видимо, начнется дождь, и если к полудню неяркое ноябрьское солнце все же одержит победу над непогодой, то горы и река, крепость и город — весь этот хорошо знакомый мне, чудный пейзаж предстанет передо мной в полном блеске дня. Так мне думалось.
Тем временем мы подошли к гостинице. Однако вместо затемненного здания, которое, как я ожидал, в эту пору обычно пустовало, мне навстречу засияли ярко освещенные окна. Причем яркий свет горел всюду: в столовой слева на первом этаже, в курительной комнате справа от крыльца, в коридорных окнах обоих верхних этажей, даже в номерах горел свет и в окнах проплывали темные тени. Мною овладело мрачное предчувствие, и мое приподнятое настроение несколько упало, когда я вошел в переднюю. Опрометчиво отпущенный мной позже станционный служитель едва нашел место, чтобы поставить мои вещи, потому что всюду, куда ни глянь, стояли и висели ружья, ягдташи, трости, охотничьи куртки, толстые пледы, сапоги, охотничьи шапки и шляпы непостижимого богатства форм. Из столовой раздавались веселые голоса и шум праздничной трапезы; в курительной комнате сидели пятеро усатых мужчин с раскрасневшимися лицами и смотрели на меня, вновь прибывшего, с бесцеремонной самоуверенностью, какая бывает только при наличии абсолютно чистой совести в сочетании с длительным употреблением вина.
Я растерянно повернулся налево. Там в своей комнате сидел за бюро хозяин, погруженный в какие-то расчеты. За таким занятием мне его раньше не приходилось видеть. Однако в остальном он довольно мало изменился, несмотря на то, что уже прошло несколько лет с момента нашей последней встречи. Немного пополнел, немного добавилось красноты в лице и седины в усах и на голове — но в целом был такой же, как прежде. Прежним он остался и в том, что на мое приветствие и вопрос, помнит ли еще меня, он посмотрел испытующим взглядом, спокойно продолжая сидеть, и пробурчал в ответ что-то невразумительное. И тут словно ангел-спаситель появилась его жена, благообразная матрона, и ее приветствие: «Добрый вечер, господин доктор, рады вас видеть!» — прозвучало так же радушно, как и в былые дни. Правда, к нему было добавлено печальное сообщение, что вся гостиница заполнена, нет ни одной свободной комнаты. Во второй половине дня прибыла большая компания охотников, чтобы, как и во все предыдущие годы, принять участие в совместной охоте в дремучих лесах, простиравшихся к западу от Рейна. Кроме того, две комнаты побольше были заняты приехавшими погостить родственниками.
— Тем не менее, — продолжила добрая женщина, — мы не допустим, чтобы старый гость дома просто так ушел от нас. Я сейчас подумала, что вполне можно найти выход из этого положения. Пока вы будете ужинать, я велю приготовить вам одну из наших комнат, которой вам придется довольствоваться сегодняшней ночью. Ну, а завтра посмотрим, что делать дальше.
Я охотно принял это предложение и прошел в столовую, где сел за свободный конец длинного стола и где меня, как старого знакомого, сердечно приветствовал пожилой сухопарый официант. Поглощая с большим аппетитом ужин, я наблюдал за сидевшей напротив меня компанией охотников, которые после краткой паузы, вызванной моим появлением, возобновили свою оживленную беседу. Некоторых из этих
Несколько лет назад этот ротмистр, хозяин и я сидели как-то теплым августовским вечером вместе и коротали время за дружеской беседой; одна за другой пустели бутылки, и зал заполнялся облаками голубоватого табачного дыма. Потом дошла очередь и до пения. Ротмистр имел прекрасный голос — звучный баритон и был очень одарен в музыкальном отношении, но пел, правда, как истинное дитя природы, и его девизом, к сожалению, было: чем громче, тем лучше. Я сел за старое разбитое фортепиано, и песни полились в самом своеобразном чередовании. Мы исполняли, как могли, народные, студенческие и охотничьи песни, мелодии которых я помнил и мог воспроизвести на инструменте. Хозяин спел ужасно сентиментальный романс, в котором егерь спрашивал свою «девоньку», хотела ли бы она стать его «женой-егершей». Под бурные аплодисменты он затем встал, подошел к своей супруге, которая сидела вместе с незнакомой мне стройной девушкой в углу комнаты, крепко расцеловал ее и вытер выступившие у него на глазах слезы. Тем временем стало уже поздно — над правым берегом, на той стороне, небо потемнело. Напоследок решили исполнить песню Гейбеля «Пришел май». Ротмистр поднялся и встал слева от меня. И в то время когда он удалым голосом пел, а я ему аккомпанировал, я смог заметить, взглянув направо, что добрая хозяйка, несмотря на шум, успела уже задремать. Но рядом с ней сверкала пара чудных темных глаз, которые, однако, были обращены вовсе не на меня, а на ротмистра. Хозяин сидел позади нас и усиливал художественное воздействие музыки тем, что во время припева отбивал такт мощными ударами по столу, от чего даже подскакивали бутылки и стаканы. Песня закончилась, и хозяин моментально уснул на своем стуле, но тут же был разбужен проснувшейся тем временем супругой и уведен в спальню. Прекрасная слушательница удалилась; я тоже почувствовал себя слишком утомленным избытком эстетических впечатлений. «Доброй ночи, ротмистр», — сказал я и пошел в свою комнату.
Вот с этим-то ротмистром я бы охотно встретился снова. Но поскольку свободный стул так и остался незанятым, я не стал больше ждать и покинул зал. Хозяйка окликнула меня и сказала, что мне приготовлена комната номер 19 на верхнем этаже, правда, не с видом на Рейн, но по-другому не получалось.
Разочарование, которое я испытал вначале, сильно испортило мое настроение. Однако слова хозяйки подействовали как целебный бальзам. Дело в том, что я, надо сознаться, немного суеверен. Начиная с определенного момента в моей жизни — я всегда помню о нем, но сейчас не об этом речь, — я внушил себе, что число 19 приносит мне счастье. Правда, до сих пор оно доставляло мне скорее неприятности и даже самым теснейшим образом связано с наиболее драматичным моментом в моей личной жизни. Впрочем, если кто-нибудь воображает, что опыт и доводы рассудка могут хоть чем-то противостоять суеверию, тот плохо знает его природу, потому-то я и поймал себя на том, что все мое скверное настроение вдруг улетучилось, когда я услышал номер своей комнаты. Я пожелал хозяйке доброй ночи и со свечой в руке поднялся на верхний этаж. Дверь в номер 19 была лишь притворена, через щель пробивался свет, и когда я, предполагая, что там была служанка, открыл ее, до меня донесся мужской голос.
— Какая ты жестокая, — услышал я, — едва мы прибыли в твой родительский дом, откуда уехали молодоженами — а ведь женаты мы уже почти вечность, целых шесть месяцев, скоро и серебряная свадьба, — как ты сразу оставляешь своего престарелого супруга, которому ты должна быть надеждой и опорой.
Тот, кто произнес этот шутливый упрек, был моим старым знакомым — ротмистром, все таким же, каким я его видел в последний раз. Лишь голос приобрел более мягкое звучание, а глаза — более глубокое выражение. И та несколько самоуверенная манера держаться, как и подобало баловню судьбы, которая прежде так нравилась мне в нем, сменилась благодарным чувством счастливого обладателя — совсем неплохая замена, как мне показалось. Мне не пришлось долго искать причину этого превращения ротмистра: она стояла рядом с ним и тихо отвечала ему с улыбкой:
— Пока ты переодевался в спальне — кстати, надеюсь, ты уже не пойдешь вниз к своим веселым охотникам? — я услышала, что здесь напротив приводят в порядок эту комнату. А поскольку у меня так живо в памяти все, что связано с ее бывшим жильцом, я зашла сюда и, пока наша Гертруда готовила комнату для нового гостя, решила осмотреться в ней, ведь ее постоялец вынужден был так неожиданно сменить ее на новую обитель. Как ни казалось многое в нем таким странным, мне все же теперь, когда я стою в его комнате, так тяжело на сердце, что он ушел от нас; сейчас я забываю все остальное и помню только, что мы очень сердечно относились друг к другу.