Роковая тайна сестер Бронте. Часть 3
Шрифт:
– Нет, я люблю вас! – воскликнула она. – Люблю всеми силами моей души! Клянусь!
Артур Белл Николлс был в замешательстве. Последнее горячее уверение Шарлотты оказало свое целительное действие: его печаль понемногу рассеялась. Лицо его вновь приобрело серьезное, вдумчивое выражение; однако взор по-прежнему сохранял тревогу.
– В таком случае, что же мешает вам принять мое предложение? – пытливо глядя на нее, осведомился он.
– Я не могу сейчас открыть вам этого. Но, поверьте мне: тому есть веские причины.
– Мне всегда казалось, что для настоящей любви
Шарлотта смотрела на него с величайшей нежностью. Впервые в своей жизни ощутила она свою хрупкую беспомощность, не понимая, как ей следует поступить при данных обстоятельствах. «Он страдает… – лихорадочно вещал ей ее воспаленный мозг. – Страдает неизмеримо глубоко. Но что бы значили эти его страдания в сравнении с теми, что предстояло бы ему испытать, если бы я дала свое согласие на брак с ним! Ведь мой союз с Артуром усилил бы наши чувства, а значит, и ускорил бы губительное действие рокового проклятия Лонгсборна. А если со мной случится самое страшное сразу же после замужества, мой дорогой Артур этого не вынесет!» Так утверждал разум Шарлотты Бронте, но сердце ее отчаянно возражало: «Но разве единый миг блаженного счастья рядом с любимым человеком не будет оценен столь высоко, что сама Смерть покажется нам обоим лишь малою платой за доставленную друг другу великую радость Любви?»
– Вы молчите? – снова обратился к ней Артур Белл Николлс. – Отвечайте же!
– Я должна подумать, – с необычайной серьезностью промолвила Шарлотта. – В любом случае, я не могу выйти замуж против воли отца.
– Здесь вы правы, – согласился викарий. – Что ж, поговорите с вашим почтенным батюшкой. Я знаю, что это против правил, – поспешил добавить он, поймав недоуменный взгляд Шарлотты, – но сам я не осмелюсь обратиться к нему с подобной просьбой. Прошу вас, поймите меня! – Мистер Николлс отчаянно взглянул на дочь своего патрона и добавил: – Я буду ждать и надеяться! Знайте одно: что бы ни случилось, сердце мое навсегда останется с вами, дорогая Шарлотта!
– А мое – с вами, милый Артур! – ответила пасторская дочь.
Они долго и нежно смотрели друг на друга, а потом горячо обнялись. Сколько неизбывной боли и глубочайшего отчаяния, сколько невыразимой подавленной страсти было в этом прощальном объятии!
Когда за мистером Николлсом закрылась дверь, Шарлотта бессильно опустилась на кровать и дала волю слезам.
***
– Разрешите, отец?
Шарлотта стояла у двери кабинета достопочтенного Патрика Бронте, призвав в помощь все свое мужество.
– А… – вяло, словно сквозь дрему, протянул пастор. – Это ты, детка? Заходи.
Шарлотта вошла в кабинет и огляделась.
Патрик Бронте задумчиво сидел за столом и, слегка склонив голову, попыхивал сигарой.
– Вы курите, отец? – удивилась Шарлотта. – Вот уж никогда бы не подумала, что вы позволяете себе подобные излишества! Это наносит вашему здоровью непоправимый вред.
– Раньше не позволял. Но теперь… Теперь меня одолела такая страшная тоска, что, кажется, я сошел бы с ума, коли бы отказал себе в этом единственном
Шарлотта снова взглянула на отца, и сердце ее пронзил клинок величайшего сострадания. Достопочтенный Патрик Бронте сильно сдал за последнее время. Густая копна его некогда роскошных рыжих волос теперь изрядно поредела и выцвела. Виски покрылись серебристой сединою. Лицо его сохраняло еще некоторые признаки прежней живости, однако оно несло на себе отпечаток неизбывной печали и сильной усталости. На массивном, нависающем лбу, на осунувшихся бледных щеках и на подбородке пролегла вековая сеть беспощадных морщин. Под глазами зияли темные мешки, а сами глаза, почти уже вконец ослепшие, излучали какой-то странный эфемерный свет, в котором чудилось нечто зловещее… нечто потустороннее.
– Так что ты хотела мне сказать, дорогая? – осведомился почтенный пастор, выпустив изо рта едкую струйку дыма.
– Ваш викарий… Артур Белл Николлс… он просит моей руки.
– Будь он неладен! – выругался в сторону престарелый пастор; весь его облик выражал крайнее недовольство и озабоченность. – Я знал, что рано или поздно это случится… – пробормотал он в совершеннейшем потрясении. – И все же я верил… да… верил, что все обернется к лучшему!
– Что с вами, отец? – озабоченно спросила Шарлотта. – Вам нехорошо?
Патрик Бронте повернулся к ней. Теперь его черты излучали бесконечную нежность, и, в то же время, в них отчетливо проглядывал неподвластный человеческому пониманию и чуждый всему земному первородный страх. В этом страхе ощущался верный почерк самого Сатаны.
– Присядь, детка, – ласково обратился он к ней, отложив сигару. – Сядь рядом со мной и выслушай, что я тебе скажу.
Шарлотта покорно исполнила волю отца.
– Ты не должна выходить замуж, – убежденно произнес достопочтенный Патрик Бронте. – Ни за мистера Николлса, ни за кого другого. Замужество погубит тебя.
– Но мне не страшна погибель во имя Любви! – горячо возразила Шарлотта. – Все, чего я хочу – это быть счастливой и сделать счастливым Артура.
Патрик Бронте слепо прищурился, пытливо вглядываясь в лицо дочери. В следующий миг он резко схватил ее за плечи и обреченно проговорил:
– Ты знаешь. Несомненно. Знаешь о том, о чем не должна была проведать ни за что на свете!
– Да… знаю… – тихо промолвила Шарлотта. – Вернее, я догадываюсь, о чем вы говорите, отец.
– О чем же? – настойчиво вопросил пастор и затаив дыхание воззрился на дочь.
– О страшном проклятии, тяготеющем над нашим родом. Вы это имели в виду, отец?
– Но как ты узнала? – ошарашенно переспросил Патрик Бронте. – Я был убежден, что об этом не ведает ни единая душа, кроме меня… и твоей покойной тетушки.
– Так значит, это правда?! – воскликнула Шарлотта. – Значит, это злополучное проклятие и в самом деле существует?!
Преподобный Патрик Бронте, поняв, что совершил непростительную оплошность, мгновенно стал бледнее смерти.
– Так ты сомневалась! – отчаянно воскликнул он. – Сомневалась, не зная наверняка! Я, сам того не желая, выдал эту ужасную тайну! Старый осел! Что я наделал!