Роковая тайна сестер Бронте

Митрофанова Екатерина Борисовна

И хотя в действительности описанные сходства были отнюдь не столь существенными, какими они рисовались воображению Шарлотты, а также – вопреки тому, что она вполне осознавала данное обстоятельство, тем не менее ее с непостижимой силой привлекало общество этих девушек. Она при всякой удобной возможности стремилась скоротать досуг в приятной беседе с ними. Именно эти двое – Эллен и Мэри – как никто другой из воспитанниц роухедского пансиона, восполняли собою вынужденную пустоту, с некоторой поры поселившуюся в ее душе. Только в присутствии мисс Нассей и мисс Тейлор Шарлотта находила тайную радость и отдохновение, и быть может, не столь болезненно ощущала разлуку с сестрами, нежели в любой иной ситуации. В

целом сия очаровательная троица являла собой идеальный баланс нравов, склонностей, интересов и прочих отличительных особенностей характеров и составляла славную, тесно сплоченную когорту.

За полтора года, проведенных в роухедской школе, Шарлотта сумела скопить солидный багаж знаний по всем преподаваемым здесь дисциплинам. Подходил к концу и срок контракта на обучение старшей дочери преподобного Патрика Бронте в частном пансионе сестер Вулер.

В мае 1832 года юная Шарлотта Бронте, охваченная вереницей новых ярких впечатлений и преисполненная самых смелых надежд на будущее, простившись со всеми обитателями роухедской школы – с сестрами Вулер, а также – с дорогими ее сердцу подругами и прочими воспитанницами, – покинула Роу Хед и возвратилась домой.

Глава 7. Опыты юности

Теперь Шарлотта снова оказалась в привычной домашней обстановке, в окружении родных и бесконечно любимых ею людей – ко всеобщему удовольствию.

Впервые увидев сестру после долгой разлуки, Эмили и Энн не могли надивиться тому, сколь разительная перемена произошла в облике Шарлотты со времени ее отъезда в Роу Хед. Ее движения обрели удивительное изящество и непринужденность, каковых раньше за ней не наблюдалось. Результат роухедской шлифовки манер оказался поистине поразительным.

– Браво, дорогая сестрица! – воскликнула Эмили, не удержавшись от соблазна выразить свой пылкий восторг в шутливой форме. – Еще немного – и ты станешь настоящей светской дамой.

Будущая светская дама склонилась в грациозном реверансе, давая сестрам понять, что сей остроумный комплимент оценен вполне.

Вновь прибывшая странница сейчас же обнаружила, что и у нее появился немалый повод для удивления – весьма приятный: за время ее отсутствия Эмили и Энн заметно повзрослели, похорошели. Природа делала свое незамысловатое дело исправно: из угловатых, неказистых девочек-подростков постепенно формировались милые и привлекательные юные леди. Шарлотта, словно завороженная, любовалась сестрами, не будучи в силах отвести от них восторженного взгляда. «Что бы там ни говорили всякие представители толпы людской – разумные и неразумные, – подумала она, – да только неверно общепринятое мнение, будто правильная красота всего милее. Разве мои дражайшие сестрицы – не самое лучшее тому опровержение?»

В самом деле, обе младшие барышни Бронте вовсе не были идеальными красавицами, чья внешность соответствовала бы всем установленным требованиям той поры. Они парадоксальным образом походили и – в то же время – не походили друг на друга. В силу индивидуальных природных особенностей каждой из двух сестер, четырнадцатилетняя Эмили и двенадцатилетняя Энн развивались практически вровень. Несмотря на возрастную разницу между ними и Шарлоттой, правда, незначительную, однако же в тот период особенно ощутимую, обе они уже тогда превосходили ее ростом.

Это были прелестные стройные создания, черты которых дышали ясным незаурядным умом и были исполнены неоспоримого достоинства, проявлявшегося также в их манерах, которые тем не менее пока что не были безупречными и явно нуждались в отточке. У обеих были длинные шелковистые волосы, уложенные в разные прически. Густая, тяжелая копна пышных глянцевых, черных, как смоль, локонов Эмили ниспадала на плечи множеством мелких, струящихся завитков.

Мягкие, более светлого, чем у Эмили, оттенка кудри Энн (с близкого расстояния можно было видеть, что ее волосы имели очень красивый светло-коричневый цвет) были теперь заплетены в тугую косу и опрятно прибраны к затылку с помощью позаимствованного у сестры испанского гребня, хотя обычно она, как и Эмили, предпочитала прическу в виде локонов.

Лица их казались милыми и привлекательными, однако их нездоровая бледность (особенно отчетливо бросающаяся в глаза у Энн, имевшей ясный, почти прозрачный цвет лица) и резко выделявшаяся неправильность черт препятствовали возможности назвать их красивыми. Тем не менее лица эти, так же, впрочем, как и лицо Шарлотты, были отнюдь не лишены своеобразного обаяния, значительная часть которого у младших дочерей гавортского пастора, как и у их старшей сестры, исходила от глаз – живых, блестящих, выразительных. Именно глаза – несколько раскосые, словно у молодых газелей, мягкого светло-коричневого оттенка (благодаря какой-то непостижимой силе издали казавшиеся зеленовато-карими, а при ближайшем рассмотрении – фиолетово-голубыми) и красивого глубокого разреза, обрамленные длинными черными ресницами, – делали сестер Бронте поразительно похожими друг на друга и составляли неоспоримую гордость каждой из них. Гордость эта неизмеримо усиливалась у них сознанием того факта, что бездонные газельи глаза достались всем троим по наследству от их покойной бабушки Элис Мак-Клори, матери достопочтенного Патрика Бронте, которая в свое время слыла первой красавицей ирландской округи.

– Чем же вы занимались в мое отсутствие, милые сестрицы? – спросила Шарлотта, словно бы внезапно пробудившаяся от волшебных чар.

– Да так, ничем особенным. Всякими глупыми пустяками, – попыталась уклониться от ответа Энн.

Вскоре, однако, все разъяснилось. Покуда старшая Бронте училась в роухедской школе, младшие сестры, всецело поглощенные собственным воображением, пребывали в новой вымышленной ими же самими фантастической стране, которую они нарекли Гондалом. Эмили и Энн разбили Гондал на несколько независимых королевств и населили каждое королевство множеством жителей самого различного социального положения и рода занятий.

И вот с того дня, как пылкое, порывистое Воображение девушек вызвало к жизни Гондал и гондалцев, их прелестные создательницы с небывалым дотоле воодушевлением ежечасно вновь и вновь уносились, подгоняемые неистово-разгоряченной Фантазией, к заветному побережью, на север Тихого океана. Здесь, среди величественных суровых скал и диких угрюмых ущелий, под низко нависшим свинцовым небом легендарного Гондала, развертывались временами самые бурные и кипучие первозданные страсти – в духе лихих, захватывающих гомеровских сказаний. Жители воображаемой страны регулярно совершали военные набеги на соседние королевства, отважно сражались с врагами, отчаянно томились в темницах, а также попадались в коварные любовные сети.

Эта новая игра, затеянная Эмили и Энн, оказалась столь заманчивой и увлекательной, что сразу же живо захлестнула буйное воображение прибывшей из Роу Хеда Шарлотты. Девушка мгновенно окунулась в свои воспоминания о том, как еще до своего поступления в роухедскую школу она вместе с сестрами и братом предавалась захватывающим литературным играм. В соавторстве с Патриком Брэнуэллом Шарлотта создавала отважных героев-англичан, населяющих колонии Африки – но Африки не обычной, а сотворенной ими самими, отличавшейся особым климатом и ландшафтом, так похожими на милые сердцу вересковые пустоши. Самих же героев олицетворяли деревянные солдатики Брэнуэлла, которых преподнес в подарок сыну преподобный Патрик Бронте, добывший небольшую коробку этих игрушек в соседствующем с Гавортом Лидсе, куда он ездил на очередную церковную конференцию.