Роковая тайна сестер Бронте

Митрофанова Екатерина Борисовна

* * *

Что мне богатство? — Пустота. Любовь? — Любовь смешна. И слава — бред и маета Растаявшего сна. Молюсь ли я? — Одной молитвы Достаточно вполне: «Брось сердце — это поле битвы — И дай свободу мне». Еще раз повторяю вслух Перед концом пути: «Сквозь

жизнь и смерть свободный дух Без страха пронести». [80]

80

Стихотворение Эмили Бронте цит. в пер. с англ. Т. Гутиной.

Стремительное ухудшение состояния здоровья Эмили Бронте, казалось, больше тревожило ее сестер, нежели ее саму. Шарлотта продолжала вести активную корреспонденцию с Эллен Нассей, регулярно информируя свою подругу о самочувствии Эмили. А однажды невыразимое отчаяние настолько глубоко захлестнуло сознание Шарлотты Бронте, что она, вооружившись листком бумаги и чернилами, излила в исполненных саднящей болью строках самые сокровенные мысли:

«Наша жизнь очень изменилась. Беда приняла форму, которую и предположить было страшно, можно только горестно оглянуться назад. Так бывает, когда в разгар дня, полного работы и забот, тружеников покидают силы. Первой это постигло мою сестру Эмили. Никогда за всю свою жизнь она не уклонялась от работы, не уклоняется и теперь. Она быстро слабеет, словно спешит покинуть нас. Каждый день, видя, как она мучается, я смотрю на нее с любовью и страданием. Никогда ничего она не делала, как другие. Ее характер особенный — порой она была сильнее мужчины, но наивнее ребенка. Ужас состоял в том, что, жалея других, себя она не жалела. Ее дух был неумолим к собственной плоти. Дрожащими руками, шатаясь, с угасающим взором она выполняла ту же работу, словно была здорова. Видеть это и не осмеливаться отстранить ее от дел — это боль, которую не высказать никакими словами».

Мысли Шарлотты все время путались и выражались сумбурно. Пасторская дочь отложила перо, взяла в руки только что испещренный мелкими буквами листок и, с печальным вздохом, отправила его в ящик письменного стола, куда она осмелилась заглянуть снова лишь несколько лет спустя.

…Унылая, хмурая осень сменилась суровой зимой с ее буйными пронзительными ветрами и обильными снегопадами. Бескрайние пустоши Гаворта в мгновение ока были облачены в дивную белоснежно-алмазную мантию. Миновал Хэллоуин. Декабрь 1848 года — этот неумолимый, роковой декабрь — неотступно вступал в свои права.

Как-то тоскливым декабрьским вечером Шарлотта и Энн, покончив с дневными трудами, сидели в гостиной. Обе они были чрезвычайно озабочены и огорчены — болезнь Эмили упорно поедала сознание сестер, словно мерзкий червь-паразит, точивший древесину или пожиравший сладкое сердце спелого плода.

— Что нам делать?! — в отчаянии воскликнула Шарлотта, внезапно очнувшись от долговременного оцепенения, — Мы теряем ее, милая Энни! Я чувствую это! О, если бы только Господь послал ей чудесное исцеление! Я согласилась бы на любую жертву, только бы так случилось!

— Все мы во власти Создателя, — печально отозвалась Энн. — Нужно лишь верить, верить всем сердцем, и Благодать Господня снизойдет к нам, я в этом убеждена. Господь не оставит нас в трудную минуту: Он непременно поддержит наши силы и укрепит наш дух.

— Сейчас мое сердце болит лишь об одном, — с невыразимой горечью заметила Шарлотта, — Как сделать, чтобы наша любимая

сестра Эмили вновь стала здорова и полна сил? Я чувствую, что не переживу ее кончины!

На несколько мгновений она смолкла, затем горячо обняла Энн и, мягко прислонив голову сестры к своему плечу, отчаянно продолжала:

— Она ведь словно сама стремится поскорее покинуть нас! Все ее существо подчинено некой фантастической жажде смерти! Странность ее поведения несказанно пугает меня: она ведь даже не желает видеть врачей и принимать лекарства! Она продолжает шить и следить за домом, теряя последние силы, и не позволяет нам даже намекнуть ей о ее болезни! Поистине наша милая Эмили являет собой совершеннейшее воплощение своей фамилии [81] .

— Это точно! — отозвалась Энн, — Огненный конь Бронте, олицетворяющий молнию и гром, — вот подлинная натура нашей славной Эмили.

81

Бронте [Bronte — «Гром» (греч.)] — в древнегреческой мифологии — персонификация молнии и грома в образе одного из коней в колеснице Гелиоса, бога Солнца. Знаменитый живописец Апеллес (IV в. до н. э.) написал картину, изображавшую огненного коня Бронте.

— И все же мы не должны сидеть сложа руки! — с чувством произнесла Шарлотта, — Мы не можем… мы не имеем права позволить ей погибнуть! Милая сестрица! Умоляю: придумай же что-нибудь! Подскажи, как смирить ее несокрушимый дух и подчинить ее непоколебимую волю доводам рассудка?!

— Боюсь, милая сестрица, это невозможно, — печально вздохнула Энн, — Эмили нипочем не станет считаться с рассудком, коль скоро его доводы противоречат ее воле. Так что из затеи вразумить нашу сестру ничего не выйдет, можешь не сомневаться.

— К сожалению, ты права, моя дорогая, — отозвалась Шарлотта, — и мне пришлось неоднократно в этом убедиться… Но, в таком случае, что нам остается? Смиренно сидеть и ждать, когда произойдет самое худшее?! Но это поистине невыносимо — уж лучше очутиться в неумолимой пасти Люцифера!

— Нельзя терять надежду! — с неожиданной решимостью воскликнула Энн, — Мы обязаны сделать все, что в наших силах, чтобы избавить нашу милую Эмили от страданий! Думаю, у нас есть шанс сделать это.

Глаза Шарлотты мгновенно загорелись радостным огнем — впервые за долгое время болезни Эмили.

— Не могу поручиться, возымеет ли этот способ какое-либо действие на Эмили — слишком уж много упущено времени…

— Говори! — нетерпеливо перебила ее Шарлотта. — Ради всего святого: говори, что это за способ!

— Наша возлюбленная сестра всю свою жизнь ощущала некое непостижимое единение с Природой и ее законами. В этом было что-то сверхреальное, мистическое.

— Верно, — подтвердила Шарлотта, всецело обратившись в слух.

— Но из всех явлений природы, из всех ее творений было нечто, особенно привлекавшее Эмили. Это нечто словно бы постоянно подпитывало ее силы, вдыхало в нее самое Жизнь! — патетично проговорила Энн, — Ты поняла меня, сестрица?

— Ну, конечно! — воскликнула Шарлотта, осененная внезапным озарением. — Вереск! Я помню, Эмили как-то сказала мне: «Самая суровая пустошь, заросшая вереском, — это и есть моя душа». Нужно добыть для нее вереск! Хотя бы маленькую веточку! Добыть во что бы то ни стало, слышишь, Энни?!

— Боюсь, это будет не так-то просто, — предупредила сестру Энн. — На дворе декабрь, все кругом замело, дороги к вересковым холмам стали непроходимыми.

— Это не важно, — твердо ответила Шарлотта. — В любом случае, я пойду. От этого зависит жизнь нашей дражайшей сестры.