Роковая женщина
Шрифт:
Не успели мы осмотреться, как прибежала Шантель, потребовав, чтобы я пошла смотреть ее каюту, располагавшуюся через несколько дверей от моей. Каюта примыкала к апартаментам Моник. Она показала на дверь, которая вела в них. На столе стояла ваза с цветами, шторы иллюминатора в отличие от наших ситцевых были шелковые.
Эдвард тотчас прыгнул на койку и принялся раскачиваться.
— Роскошно, — восхитилась я.
— Еще бы — апартаменты жены капитана! — объяснила Шантель. — При том что она не всегда будет здесь спать. Только когда мне придется ее выхаживать. Надо полагать, она предпочтет перебраться к капитану. — Она указала наверх. — Это рядом с мостиком.
— Сейчас побегу на мостик, — загорелся
— Дружок, если ты не побережешься, то, боюсь, сляжешь от перевозбуждения раньше, чем сможешь испытать себя морем, — остановила его Шантель.
Но Эдварда было не утихомирить. Ему не терпелось все обследовать, и я увела его на верхнюю палубу, где мы вместе наблюдали за последними приготовлениями к отплытию.
Тусклым зимним послеполуднем, когда из-под пелены тумана ненадолго проглянуло большое красное солнце, под звуки сирен мы медленно двинулись в сторону моря. Началось наше путешествие на другой край света.
Наша «Леди» оставалась безмятежной до самого Бискайского залива. Проснувшись в первое утро в своей каюте, я не без труда сообразила, где нахожусь. Но, даже осмотревшись, никак не могла поверить, что была на борту корабля, который капитан вел в экзотические края. Моя беда, как не раз повторяла Шантель, заключалась в том, что я не ждала от жизни ничего, кроме скуки и однообразия. Вряд ли моя жизнь была так уж монотонна, хмуро возражала я, вспоминая смерть тети Шарлотты.
— И все же, — рассуждала она, — тебе все время кажется, что с тобой не может приключиться ничего романтического или необычайного. Поэтому ничего и не происходит. Запомни, в этом мире нам достается только то, чего мы добиваемся — по крайней мере частично. Сама бери, что тебе надо. Вот мой девиз.
— Есть старинная поговорка — испанская, если не ошибаюсь: «Бери, что тебе нужно, — сказал Бог. — Сам бери, но и расплачивайся сам».
— Разве кто-то жалуется на цену?
— Люди не всегда знают, сколько придется платить, пока им не предъявят счет.
— Дорогая моя, прозаичная, трезвая старушка Анна! В этом ты вся. Стоит только заикнуться об удовольствиях, как ты вытаскиваешь счеты: одна мысль об оплате способна отбить всякую охоту.
Так я лежала в каюте, вспоминая наш разговор, а когда поднялась и ощутила легкое покачивание под ногами, и, раздвинув ситцевые занавески, увидела в иллюминаторе серо-голубое море, вдруг ощутила необыкновенную легкость на душе, заставившую меня дать самой себе обещание: буду как Шантель. Начну радоваться жизни, не раздумывая о цене, пока не предъявят счет.
Эта решимость не была мимолетной. Меня действительно пьянила новизна путешествия по морю, жизни вблизи от подруги и сознания, что на борту находился Ред Стреттон и я могла столкнуться с ним в любую минуту.
Корабль был хорош тем, что это был его корабль. Я чувствовала себя в безопасности, потому что его вел он. Если я не заглядывала в будущее и не задавалась вопросом, что будет, когда плавание закончится, то делала это потому, что без оглядки отдалась блаженной сладости, охватившей меня в эти золотые деньки, когда мимо проплывали берега Испании и Португалии, а мы готовились стать на якорь у Гибралтарской скалы, перед тем как войти в Средиземное море.
Кроме нашей группы, на борту было восемь пассажиров, включая мальчика примерно одних с Эдвардом лет. С этим нам повезло: мальчики обязательно станут товарищами.
Мальчика звали Джонни Маллой. Он был сын миссис Вивиан Маллой, направлявшейся в Австралию к мужу, который уехал туда первым и уже успел обжиться. Ее сопровождала вдовая сестра, миссис Блейки, помогавшая ей присматривать за Джонни.
Кроме них, на борту были Гарет и Клер Гленнинги. Клер была мягкая застенчивая женщина в возрасте, как мне показалось, слегка за сорок.
В первые дни пути эти люди были для меня не больше чем телесными образами, но очень скоро они начали наполняться внутренним содержанием. Мы с Шантелью только и делали, что обсуждали их. Я заглядывала в ее каюту, и, если рядом не оказывалось Моник, мы развлекались тем, что сочиняли их биографии, большей частью нелепые и смешные. Понемногу я делалась такой же легкой и беззаботной, как Шантель, даже обещала ей перенять ее философию.
Большую часть своего времени я уделяла Эдварду. Меня постоянно преследовал страх, что он упадет за борт, и в первые дни я ни на минуту не упускала его из виду. Словно сговорившись усложнить себе жизнь, в начале знакомства Эдвард и Джонни невзлюбили друг друга, но, сообразив, что не имеют других приятелей для игр, и, быстро миновав стадию настороженного безразличия, перешли к вынужденной терпимости, из которой неминуемо должна была расцвести пылкая дружба. Но в эти первые дни слишком новы и ярки были впечатления от плавания, и требовалось время, чтобы они — да и я тоже — обвыклись.
Я завтракала, полдничала и пила чай в обществе Эдварда. Джонни и миссис Блейки присоединились к нашему столу. К миссис Блейки, хоть она и была родной сестрой миссис Маллой, относились как к бедной родственнице. Она сразу поделилась со мной, что сестра, дорогая Вивиан, оплатила ее дорогу и обещала предоставить кров в Новом Свете. Она как могла выказывала сестре благодарность. Это выразилось прежде всего в том, что она взяла на себя обязанности няньки и воспитательницы Джонни Маллоя.
Я многое узнала из ее биографии. Замужество, вопреки воле родителей, за молодым актером, которого не приняло ее семейство и который ко времени их свадьбы находился на излете карьеры, его смерть и нужда, наконец, прощение и возвращение в лоно семьи. И вот Вивиан милостиво взяла ее в Австралию, чтобы она могла начать жизнь сначала, а в ответ выказала добрую толику благодарности.
Мне было от души жаль бедную Люси Блейки: я знала не понаслышке, что это такое, когда тебе помогают в нужде, рассчитывая на отработку натурой, самую непомерную из оплат.
Мы быстро сошлись, сидя за общим столом и прогуливаясь по палубе с воспитанниками или наблюдая, как наши поднадзорные мечут кольца или играют в настольный теннис.
В половине восьмого вечера дети ужинали и отправлялись в постель; и во время обеда, который начинался в восемь, мы с миссис Блейки присоединялись к остальной публике. Мне было выделено место за столом казначея, миссис Блейки сидела с первым помощником.
Стол казначея располагался с краю кают-компании, напротив стола капитана, и изредка я видела Редверса, который появлялся в кают-компании не каждый вечер. Очевидно, чаще обедал у себя: в первые три дня я видела его только однажды. Ему очень шла форма, в которой казались еще светлее его волосы. За его столом сидели Моник, Клер и Гарет Гленнинги и мистер и миссис Гринеллы.
Шантель сидела за столом доктора, вместе с Рексом. Скоро я поняла, что, хоть капитан не отлучался с судна, скорей всего, мне не грозили слишком частые встречи с ним. Стало ясно, что в опасности была не я, а Шантель. Я пыталась разгадать ее настоящие чувства к Рексу и не было ли обиды и уязвленности под маской внешней беззаботности. Рекс ухаживал за ней в своей манере, весьма отличной от капитанской. Я бы сказала, был серьезнее: Рекс не производил впечатления легкомысленного волокиты.