Роковая женщина
Шрифт:
— Ты никогда не должна бояться говорить со мной. — Его голос неожиданно стал серьезен. — Я прожил достаточно долго, чтобы никого не судить. Когда-нибудь ты расскажешь мне больше. Или не расскажешь. Это не имеет значения.
— Ты можешь не простить меня, если я расскажу тебе все.
— Возможно. Но мое прощение тоже не имеет значения. Я не Бог, в конце концов. Единственно, что важно, чтобы ты простила себя сама. И чтоб я был способен помочь тебе в этом.
— Ты уже помог.
— Я польщен. Возможно,
— Это мне не нужно. — Она положила голову ему на плечо и расслабилась. В темноте ничто в прикосновении к его телу не выдавало его возраст. Прочный — вот он какой, во всех отношениях. Он напомнил ей могучее дерево, из тех, что способны простоять века, как в реликтовых лесах Калифорнии. В нем была надежность и сила, как в этих деревьях. На него можно опереться, и никогда не упасть.
За всю свою жизнь она ни с кем не чувствовала себя такой защищенной — ни разу с тех дней, когда отец все еще заходил к ней в комнату, чтобы поцеловать ее на ночь.
Она уснула быстро и кошмары ее больше не мучили.
Глава пятая
Саймон почти никогда не заходил в офис, и когда он там вдруг появился, как всегда одетый с иголочки, по выражению его лица сразу стало ясно, что он настроен на серьезный разговор.
— Мне казалось, что я уже никогда не смогу дозвониться до тебя по телефону. Прошлой ночью я дважды набирал твой номер — нет ответа. Черт, звучит как строка из «Битлз». Тебе, знаешь ли, стоит иногда включать автоответчик.
— Я себя не очень хорошо чувствовала, поэтому отключила телефон и рано легла спать. — Артур не просил сохранять их отношения в тайне, но ее и саму не очень привлекала мысль рассказать кому-либо об этом, даже Саймону.
— Шутишь? Для девушки, рано ложащейся спать, у тебя не слишком цветущий вид. — Он пристально посмотрел на нее и вздохнул. — Послушай, даже если у тебя кто-то и есть, это не такое уж большое дело. Мы ведь не давали друг другу никаких таких обещаний, верно?
По большому счету это была неправда. Она давала Саймону такое обещание, впрочем, так же, как и он ей, хотя обставил его столькими оговорками и околичностями, что, казалось, оно уже не имело смысла. Уже тогда она подозревала, что Саймон говорит ей это только потому, что ей хотелось это слышать, но все-таки решилась поверить ему.
Она промолчала.
— Это кто-то, кого я знаю?
— Я не хочу говорить об этом, Саймон. Честно.
— Послушай. Мы все равно давно уже не были вместе. Может быть, все к лучшему, правда?
— Правда, — автоматически ответила она. Саймон имел склонность говорить как самоучитель по психологической поддержке, особенно, когда пытался сохранить хорошую мину при плохой игре.
— Ты ведь не собираешься увольняться?
— Конечно, нет. Я даже не сказала, что у меня кто-то есть. Ты преувеличиваешь, Саймон.
— У меня же есть глаза, Господи помилуй. Я просто не хочу, чтобы ты уходила, потому что влюбилась в кого-то
Она подняла брови Саймону несвойственно было признавать, что он нуждается в ней, чтобы справиться с делами. У него что, какие-то неприятности?
— Кажется, ты произвела сильное впечатление на старого Баннермэна, — пояснил Саймон. — Мне звонил его представитель. Похоже, старик хочет, чтобы мы — Саймон выделил слово «мы», — продолжали подбирать, я цитирую: «работы первоклассных современных художников». Баннермэн ищет мастеров «ведущего уровня» — это снова цитата. Иными словами, коллекция крайнего риска.
— Мы?
— Это было подчеркнуто. Ты и я. Ты, часом, не дала как-нибудь старику понять, что ты эксперт в области искусства?
— Нет. Хотя, возможно… не намеренно.
— Не намеренно? Просто случайно вырвалось? Тебе, должно быть, стыдно лгать человеку в таком возрасте! Так вот — отныне ты эксперт по искусству. Почему нет? Бог свидетель, настоящие знают отнюдь не больше. Я спросил, правда ли, что Баннермэн хочет построить музей, но он не знал — или не сказал. При тебе Баннермэн ни о чем подобном не упоминал?
— Ни словом.
Саймон посмотрел скептически.
— Но должны же вы были о чем-нибудь говорить, когда обедали.
Саймон, напомнила она себе, еще не в курсе ее быстро развивающихся отношений с Артуром Баннермэном. Он был слишком занят, демонстрируя, что не нуждается в ней, и просто-напросто исчезая из виду. Его излюбленный способ наказывать ее являл собой комбинацию отсутствия и молчания — он мог уехать по делам в Калифорнию или в Лондон на несколько дней, не сказав ей, так что она обнаруживала, что он в отъезде, только когда он звонил или когда об этом упоминал кто-то другой. Прежде ее это ранило, теперь не имело значения.
— Мы говорили о молочном хозяйстве.
Саймон снял темные очки и уставился на нее. Он ненавидел, когда над ним смеялись. Несколько мгновений он смотрел на нее, потом решил, что она не шутит.
— Как бы то ни было, это сработало, — фыркнул он. — Когда увидишься с ним снова, продолжай говорить о коровах. Он говорит, что выделяет пятьсот тысяч долларов, для начала! Слушай, мне нужна твоя помощь. Он, кажется, доверяет тебе. Как ты думаешь, он знает, чего хочет?
Она взглянула в окно на исхлестанную ветром и дождем улицу. Тротуары были полны конторскими работниками, спешившими по домам.
Богатство Баннермэна снова сработало, подумала она. Артур использует свое положение, нажав, ради нее, на какие-то невидимые рычаги. В перспективе это даже ничего не будет ему стоить. Саймон, с его связями, конечно же, найдет те произведения искусства, которые ищет Баннермэн, и пятьсот тысяч долларов Артура удвоятся и утроятся. Прикосновение Мидаса — ничто в сравнении с прикосновением Баннермэна.