Роковой мужчина

Ричмонд Эмма

Когда его возбужденная плоть прикоснулась к ее обнаженной коже, Гита судорожно выдохнула, отдернула свои губы от его рта, задержала дыхание в груди, и он положил одну ладонь на ее затылок, другую на ягодицы, прижал ее, неподвижную, к себе и заглянул в глаза. И молчание, ожидание, казалось, продолжались до бесконечности. Стоило ей подавить в себе последнее легкое сопротивление, как он слегка потерся своим телом о нее.

– Мир был создан для этого, – сказал он хрипло, продолжая смотреть ей в глаза и прижимать к себе.

И она не смогла ответить

ни слова. Только крепко сжала руками его плечи, цепляясь за него. Онемевшая, потерявшая рассудок…

Его ладонь соскользнула с затылка Гиты и присоединилась к другой; он приподнял ее так, что ноги ее оторвались от пола, и устроил в позиции, которая потрясла Гиту своей откровенной интимностью.

Ничего, не слыша, без малейших мыслей в голове, загипнотизированная его серебристыми глазами, она обвила ногами его талию. Он легко скользнул внутрь ее, и она слабо охнула, скованная его объятиями.

– О, Генри…

– Да, – согласился он. – Поцелуй меня.

Она посмотрела на его рот, на полураскрытые губы, застонала, коснулась его губ своими, ощущая, как тела их реагируют на каждое новое движение, на новую близость, и он мягко опустил ее на постель. И слился с ее телом с такой сладостной агрессией, что она чуть не лишилась сознания.

Яростно, неистово, так, что это казалось почти сражением с целью достигнуть наивысшей точки, преодолеть последний барьер, дрожа в упоенье этой битвы, они достигли пика блаженства вместе, крепко цепляясь друг за друга.

Зажмурив глаза, она, не желая отпускать его, судорожно втягивала воздух в свои опустевшие вдруг легкие.

Он пошевелился, устроился поудобнее рядом с ней, приподнялся на локте и легонько подул на ее сомкнутые веки.

– Гита…

Она отчаянно помотала головой. Отказываясь смотреть на него, она упорно молчала; но вот он погладил ее напряженные, чувствительные груди, дотронулся до твердых их кончиков. Гита открыла глаза и встретила его взгляд.

– Ты же не будешь спрашивать, удовлетворен ли я, не будешь? – спросил он.

И не дождался ответа. Без любви, без привязанности все действо казалось ей унижающим. Он любит ее не больше, чем она его. Это слишком по плотски, слишком примитивно.

– Не спрашивай, что будет дальше, – продолжал он тем же мягким, тягучим голосом. – Потому что я собираюсь тебе показать.

И показал.

Гита не могла, да и не хотела его останавливать. Требования и позывы собственного тела держали ее в плену. Он смог заставить ее кровь петь, смог вызвать в ней ощущения, о существовании которых она даже не подозревала. И она, кажется, отвечала ему тем же. Она понятия не имела, что любви можно предаваться так долго. По своей неопытности Гита полагала, что дело уже сделано, теперь нужно пить чай, вести беседу…

Он касался ее с нежностью, почти с благоговением, изучал каждый сантиметр ее тела, но не любовь светилась в его глазах. Это было желание. И почти невероятное поглощение ею, Гитой.

Поразительно искусный любовник, в последующие два дня он

научил ее наслаждаться ощущениями, о которых она до этого знала только из книг. И она стала желать этих ощущений, как наркотиков. Но порой ее вдруг охватывал стыд.

Когда его не было с ней – когда ему нужно было вернуться в поместье, чтобы переодеться, накормить и выгулять собак, прочитать хоть несколько страниц рукописей, которые он привез с собой, – она приходила в себя и испытывала ужас от своего поведения. Но когда его отсутствие затягивалось, она начинала дергаться, чувствовала себя брошенной, опустошенной. И ненавидела себя. Ненавидела эту зависимость. Он командовал, хотя и мягко, а она подчинялась. С готовностью. А подчинится ли он ей, если она попробует командовать? – размышляла Гита, оставаясь в одиночестве.

Что за рабская преданность, думала она вяло, раньше никогда бы не поверила, что способна на такое. Между мужчиной и женщиной должны быть улыбки, нежность и… любовь. Но здесь ничего этого не было. Несмотря на интимную близость, какая-то часть его все равно оставалась для нее наглухо закрытой. Впрочем, это было взаимно.

Когда в очередной раз он вошел на кухню с едва заметной улыбкой на лице и вопросительным выражением в серых глазах, Гита строго взглянула на него.

Он выжидающе приподнял бровь.

– Чего же ты все-таки хочешь от меня, Генри? – спросила она прямо. – В конечном итоге, я имею в виду?

Опершись о шкафчик, Генри сложил на груди руки и посмотрел ей в лицо.

– Я об этом не думал, – ответил он с такой же прямотой. – А чего от меня хочешь ты?

– Не знаю, – призналась она. – Я даже не знаю, нравишься ли ты мне. Я тебя вообще не знаю.

– Поговорим начистоту? – спросил он мягко. Оторвавшись от шкафчика, он подошел к столу и уселся за него. – Кофе?

Автоматически направившись к чайнику, Гита внезапно остановилась.

– Нет. Сделай сам, – неприязненно сказала она. – Ты приказываешь, а я подчиняюсь, но я не хочу, чтобы все было так!

– А чего же ты хочешь? – спросил он все так же мягко, все так же ровно.

– Не знаю!

Он улыбнулся, встал из-за стола, подошел к чайнику и включил его.

– Ты даже не проверил, есть ли в нем вода, – пробормотала она сварливо.

Бросив на нее насмешливый взгляд, он приподнял чайник, потряс его и поставил на место.

С раздраженным возгласом она уселась за стол и уткнулась подбородком в сложенные руки.

– Кофе? – мягко поинтересовался он.

– Да.

– Пожалуйста, – напомнил он.

– Пожалуйста. Не очень крепкий.

Он улыбнулся, потом занялся приготовлением кофе и вскоре поставил перед ней полную чашку. Затем он тоже сел за стол со своей чашкой и посмотрел на нее.

– Есть еще приказания, Гита?

– Пока все, – проворчала она.

Он продолжал наблюдать за ней неподвижными глазами.

– Ожидаешь признаний в вечной, неумирающей любви?

– Нет.

– Но ты не хотела бы чувствовать себя использованной, не так ли?