Роковой оберег Марины Цветаевой
Шрифт:
— Гражданин Шаховской, давайте не будем усугублять ваше и без того не слишком приятное положение, — холодно попросил следователь, наблюдая за сотрудниками автосервиса. — Подпишите постановление о невыезде и позвольте осмотреть вашу комнату.
— Осматривайте, — буркнул Шах, размашисто расписываясь на предложенном документе и демонстративно отворачиваясь к окну.
Обыск не принес ожидаемых результатов, но позволил обнаружить в одном из выдвижных ящиков шкафа целый склад милых вещичек с эмблемой синеносого медвежонка Тэдди.
— Это зачем же вам столько сувениров
— Это детям сиротам, — невозмутимо пояснил Василий, однако на меня он при этом старался не смотреть.
— Скажите, пожалуйста, — усмехнулся Чавчавадзе. — Вы еще и благотворитель!
— А что вас удивляет? — дернул плечом Шах. — Я люблю детей.
— Это похвально, — отозвался Гия Соломонович, задвигая ящик на место. — Здесь мы, похоже, осмотр закончили. Пойдемте искать дальше.
— Разве вы не все еще нашли? — простодушно удивился Алик.
— Хочется побольше узнать об этой Валентине, — задумчиво изрек следователь. — Гражданин Шаховской, не хотите составить нам компанию?
— Не имею ни малейшего желания, — отрезал Шах.
— Ну, нет так нет, — пожал плечами Чавчавадзе и отправился досматривать помещения автосервиса.
Следом вышел Алик, опасливо поглядывая в сторону Шаха, и плотно прикрыл за собой дверь. Но Василий на него даже не смотрел. Он отвернулся к окну и не отрывал глаз от покачивающейся заснеженной еловой лапы, виднеющейся сквозь оконный переплет.
— Так это ты приносишь мне игрушки? — пробормотала я.
— Со мной рассчитались игрушками за ремонт машины, — безразличным голосом отозвался сводный брат. — Не пропадать же добру?
— Спасибо, Василий, — растроганно выдохнула я. — А я думала, это Вероника…
— Не об этом сейчас речь! — оборвал меня Шах. И медленно проговорил: — Это я вложил пистолет матери в руку.
— В каком смысле? — опешила я.
— В переносном, — хмыкнул Шах. — Я, как последний дурак, тем утром украл из сейфа отцовский «макаров» и отнес его во флигель.
— Зачем? — я растерянно смотрела на сводного брата, не понимая, шутит он или нет.
— Чтобы батя не лез, куда не просят, — огрызнулся Василий. И уже спокойнее добавил: — Сама посуди. У полицейского пропадает табельное оружие, значит, начинается служебное расследование. До того ли ему, чтобы при встрече за утренним чаем угрожать непослушному сыну прикрыть его сервис?
— А почему отнес во флигель?
— Там не бывает никого, и лучшего места для тайника не придумать. Я положил «макаров» в тумбочку рядом с кроватью и, когда отвел туда мать, как идиот, об этом забыл. Сам, своими руками толкнул мать на преступление!
Шах уронил голову на руки и так сидел, покачиваясь из стороны в сторону.
— Это совсем не так, — не слишком уверенно протянула я. — Ты же не мог всю ночь сидеть у кровати и стеречь Клавдию, чтобы чего не натворила.
— Конечно, не мог, — с горькой иронией усмехнулся Василий. — Мне же нужно было выкурить косячок, и я отправился в цыганскую деревню.
— Но ты говорил,
Василий посмотрел на меня так, что мне захотелось провалиться сквозь землю от стыда за свою минутную слабость, когда я, как дурочка, мечтала о том, чтобы Шах меня поцеловал.
— Мало ли что я говорил, — процедил он сквозь зубы, продолжая пожирать меня пристальным взглядом. — А ты что, поверила? Ну и зря. Запомни, Женя, нельзя верить порочному сыну порочной матери. Мы врем, как дышим.
У меня возникло ощущение, что по крыльям, которые выросли за моей спиной после поцелуя Шаха, брат рубанул острием совковой лопаты, срезая их под корень. Пока я смотрела в одну точку, оглушенная его немотивированной ложью, Василий вдруг проговорил:
— Я у цыган переночевал, если тебе интересно.
— Да мне то что? — удивилась я, окончательно переставая понимать, как вести себя с этим человеком.
— Потому что ты думаешь, что я был у Светы.
— Это так важно, что я думаю? — чужим голосом проговорила я.
— Да, черт возьми! Для меня важно!
Василий сидел напряженный, как натянутая струна. Одно мое неверное слово, движение, жест — и он отпустит пружину, срываясь на истерику, круша мебель и матеря всех вокруг. Если бы парни сейчас видели своего предводителя, они не узнали бы прежнего Шаха. В нем больше не было уверенности и силы. Остались только боль и страх, притаившиеся в глубине карих глаз, пытливо разглядывающих меня из под прямых широких бровей. Чего он боится? Потерять мать? У него и так никогда не было матери. Опасается того, что его посадят? Это вряд ли, он не из тех, кто робеет перед полицией.
— Все, Василий, поехали домой! — быстро заговорила я, чтобы уйти от странного разговора, неуместного и ненужного в данной ситуации. Меньше всего мне хотелось вникать в причины его фобий, да и не было на это времени. — Нас ждет Юрик! Я так по нему соскучилась!
— Жень, я не поеду. Возьми, — кивнул Василий на пачку денег, валявшуюся на сервировочном столе, и, закрыв лицо ладонями, добавил глухим голосом: — Купи Юрику что нибудь от меня.
— Поехали! — еще раз повторила я, дотрагиваясь до плеча Василия. Он вздрогнул и, вскинув голову, посмотрел на меня так, что я, не дожидаясь еще одного братского поцелуя в лоб, выбежала из комнаты.
Домой я вернулась, увешанная пакетами с подарками. Там были сладости, игрушки, я накупила в супермаркете всего, что может порадовать маленького мальчика. Пока раздевалась, услышала разговор, доносившийся из гостиной. Андрей беседовал на повышенных тонах с незнакомым мне мужчиной.
— Как адвокат семьи Лурье я предлагаю компромисс, — раздраженно вещал хорошо поставленный мужской голос. — Франсуа объявил о вознаграждении за брегет. Сумма обещана в точности такая, в какую оценили часы независимые эксперты по каталогу. Месье Лурье понимает, что часы представляют для вас большую ценность, раз вы решились проникнуть в гостиничный номер и перерыть его вещи.