Шрифт:
Знаменитая писательница Марина Покровская – в миру Мария Алексеевна Поливанова – стояла посреди комнаты, оглядывалась по сторонам, подслеповато щурилась и часто моргала.
– Что такое? – пробормотала она наконец. – Почему ничего не видно, ты не знаешь?
Вопрос был адресован небольшой белой собаке. Порода называлась «мини-бультерьер», очень напоминала свинью, и писательнице Поливановой нравилось это сходство.
Пес задрал остроухую башку и пристально посмотрел на хозяйку.
– Ах,
– Теперь видно, – удовлетворённо сообщила она бультерьеру.
Комната показалось ей огромной, и было полутемно – жалюзи на окнах опущены, из тонких щелей длинными стрелами бьёт солнце, в лучах танцуют редкие пылинки. Стены до потолка увешаны картинами в золотых и серебряных рамах, вдоль стен витрины.
Маня подошла к стене, посмотрела и хмыкнула в изумлении.
Картины оказались… иконами.
Огромная комната была сплошь завешана иконами. Лики на всех иконах одинаковые – Серафим Саровский.
Маня нагнулась над витриной: внутри были разложены нательные и настольные иконы, кресты с эмалевыми вставками, панагии – всё во славу Батюшки Серафима.
Маня двинулась вдоль витрин, пёс настороженно последовал за ней.
Вдруг в комнате зажёгся свет, и тяжёлый голос произнёс отчётливо:
– Добрый день.
Она оглянулась, почему-то перепугавшись.
– Я Максим Андреевич, – продолжал человек как будто с досадой и двинулся к ней. – А вы, оказывается, молодая, в телевизоре выглядите старше.
– В телевизоре все выглядят старше и толще, – пробормотала Маня. – За это я отдельно его люблю.
Он подошёл, протянул руку, она пожала.
– Здесь только часть коллекции. – Максим Андреевич обвёл глазами стены. – На самом деле я собрал гораздо больше списков.
– Зачем? – выпалила Маня. – Зачем вы их собрали столько?
И тут же выругала себя: человек совсем посторонний, а она так бестактна!
Но он засмеялся.
– Вы хотите и обо мне написать роман?
Маня пожала плечами.
…Почему-то все думают, что она, писательница Покровская, хочет написать о них роман! Водители, продавцы, пилоты самолётов, случайные попутчики в поездах, стоматолог, у которого Маня просидела в кресле полтора часа, до отказа разинув рот, а стоматолог всё это время ковырялся у неё в зубах и безостановочно говорил о своей судьбине.
Как правило, это звучало так: «Сейчас я расскажу вам свою историю, вам обязательно пригодится для романа!»
– Вообще-то, – сказала Маня, рассматривая хозяина, – я собираюсь писать роман о пропавшей иконе. Ну, вот есть знаменитая история о том, как в тысяча девятьсот четвёртом году какие-то прохиндеи украли Казанскую Божью Матерь, и ведь до сих пор не нашли!
Максим Андреевич посмотрел на неё с интересом.
– Это правда знаменитая история! – протянул он. – Вот об этом бы
…Почему-то все думают, что лучше неё, Мани, знают, о чем ей писать! Знает издатель Анна Иосифовна: «Манечка, голубчик, напиши о краже картины из музея, главное, побыстрее, к четвёртому уложишься?» Знает редактор Катька Митрофанова: «Мань, послушай, что я тебе скажу. Напиши о том, как обманывают дольщиков, нас с Володькой почти надули!!» Знает Александр Шан-Гирей, мужчина Маниной жизни и на самом деле великий прозаик: «Маня, брось ты свои детективы, напиши уже что-нибудь приличное, ты сможешь!»
И этот дядька тоже знает, оказывается!
– Я бы написала о Казанской, – сказала Маня наконец, – да боюсь, не потяну, там столько архивных материалов и всяких версий! Я для начала хочу о чём-то… менее известном. Вы ведь всё знаете об иконах Серафима Саровского, ну, по крайней мере, мне о вас именно так рассказывали! Была какая-то загадочная история с его прижизненным списком, да?
Вместо ответа Максим Андреевич спросил:
– Хотите посмотреть? Вот здесь иконы начала двадцатого века, а дальше по возрастающей, всё ближе к нашему времени. Я расскажу.
Маня ждала захватывающей истории о чудесах, но Максим Андреевич говорил как-то на редкость скучно и всё больше о том, в какой мастерской был написан тот или иной лик, где изготовлен оклад, а где краски.
Они продвигались вдоль стены очень медленно. У Мани устали ноги, и время от времени она украдкой зевала, не разжимая челюстей. Во время одного такого зевка у неё пискнуло в горле, и она с испугом посмотрела на рассказчика: вдруг заметит?…
Но он ничего не замечал, всё говорил и говорил.
Манин приятель Рома Сорокалетов уверял, что его партнёр по бизнесу, вот этот самый Максим Андреевич, знает о Серафиме Саровском и его изображениях всё, но Маня и предположить не могла, что это самое «всё» обернётся таким занудством!
Зря она попросила Рому их познакомить, ничего из этого дела не выйдет, придётся искать какие-то другие источники.
Хотя!..
Может, если его разговорить, он что-нибудь интересное расскажет?…
Манин бультерьер Волька, утомившись, брякнулся на бок с гулким звуком, как пустая бочка.
– Вам неинтересно?
– Ну что вы! – фальшиво вскричала Маня. – Страшно интересно! Мне просто немного трудно стоять, я на той неделе с велосипеда упала, нога болит…
– Тогда, может быть, присядем?
Маня с восторгом согласилась присесть.
Максим Андреевич повёл её по просторным залам, обставленным словно музейные – экспозиция «Жизнь и быт дворянской усадьбы на рубеже веков», – мимо лестниц красного дерева, картин и ваз с сухими цветами, и вдруг они оказались на улице!.. Солнце ударило в глаза, Маня прищурилась, а Волька принялся изо всех сил крутить обрубком хвоста – им сразу стало весело, будто их со скучного урока отпустили!..