Роковые девчонки из открытого космоса
Шрифт:
Бэби глянула на «Локатрон».
— Явно из соседней двери, — подтвердила она. — Но, Ляси? — Она приняла вид суровый, в духе «я–тут–вожак».
— Ну? — Ляси терпеть не могла, когда Бэби под хвост попадала вожжа вождизма. Такое, черт бы его драл, нефонство.
— Джейк на сей раз мой.
Ляси пожала плечами:
— А мне не поебсти? Мне он и в первый раз великолепным не показался.
Ляси по натуре была не очень злобна — просто ей нравилось дразнить Бэби. Пупсик настороженно наблюдала за их перепалкой.
И когда Бэби уже собралась было парировать, что Джейк, вероятно, о ней еще худшего мнения, вновь появился Джордж.
— Спасибо за жрачку, — сказала
— Но вы же вернетесь, правда? — встревоженно осведомился он.
Прочтя у него в уме, Бэби его заверила:
— Без тебя не улетим.
§
Тристрам втащился обратно в гостиную и снова плюхнулся в бобовое кресло рядом с близнецом.
Джейк и Торкиль тупо воззрились на него. Где он был все это время, интересно? Похоже, пропадал он много лет. Торкиль, поддавшись чувствам, обхватил его руками.
— Братик, — вскричал он. — Где же ты был?
— А ты как прикидываешь? — Тристрам выпутался из братских объятий. — У двери.
— Правда? — Голос Торкиля был полон изумления. — Это так четко. — Он немного подумал. — А кто–нибудь еще там был?
— Джордж.
— И что старина Джордж мог сказать в свое оправдание? — встрял Джейк.
— Он сказал, э–э, что приземлились чужие. — Тристрам снова поднялся и побрел на кухню за стаканом… стаканом… А, ладно. Может, вспомнит, когда доберется.
— Дудудуду, — хихикнул Торкиль. — Дудудуду.
Джейку вдруг стало очень тепло. Он посмотрел на свою новую татуировку. Похоже, она разогревалась. Чудно. Фред и Рыжая Роджерс действовали ему на нервы. Он взял пульт и переключил каналы. Щелк. Летающая тарелка пыталась поднять новую модель внедорожника, но у нее не получалось. Щелк. Кто–то старательно изображал «Минти» [71] , закрепляя себе уши резинками. Щелк. В новостях правительство объявляло о новом законе, который запрещал смеяться над министром иностранных дел или другими членами Кабинета, каким бы посмешищем те себя ни выставили. Щелк. Маленькая инопланетянка танцевала вокруг гигантского шоколадного батончика. Щелк. Снова Фред и Рыжая.
71
«Минти» — марка жевательных леденцов австралийского производства.
— Торк, — сказал он.
Торк закрыл глаза и перешел в режим скринсэйвера. По его векам изнутри вили петли крылатые тостеры, за которыми гонялся тост.
— Торк.
Торк медленно вернулся на линию:
— М–м?
— У меня такое смешное чувство, будто я сейчас встречу любовь всей моей жизни.
Торк закатил глаза:
— Ага. Ну. Ты это утверждаешь каждый вечер по субботам.
— Сегодня воскресенье. — Джейк развернул газету и постучал по одному объявлению. — Кстати, о воскресеньях. Сегодня в «Сандо» играет «Косолапый Копчух» [72] . «Косолапый Копчух». Тот самый «Косолапый Копчух». Сегодня.
72
Косолапый Копчух (Smokey Stover, 1935—1973) — персонаж комиксов американского художника Билла Холмана, пожарный–растяпа на двухколесном «фу–мобиле».
Торк дотянулся до бонга, дернул еще одну
— Но, Джейк, — сказал он.
— А?
— Забыл. О чем мы говорили?
— Ненаю. Ни о чем?
— Нет. О чем–то было. Что ты только что сказал?
— Я сказал, — сказал Джейк, опять зевая и почесывая задницу, которая вдруг яростно зачесалась и выпустила еще один тихий бляааат. — Сегодня в «Сандо» играет «Косолапый Копчух».
— А, ну да. Но, Джейк. «Лапый Косочух». «Косой Чухолап». «Чухонские Лапы» всегда играют в «Сандо» по воскресеньям.
Джейк вздохнул и потряс головой.
— Знаешь, Торк, я же прошу только одного — чего? — немножко энтузиазма. Немножко рвения. Немножко страсти. — Он задумчиво наполнил легкие дымом. Вот что ему нужно, ослепительно вспыхнуло у Джейка в голове самосознание: немножко энтузиазма, немножко рвения, немножко страсти. Торку все это и вполовину так не нужно, как ему. Что он говорил? А, ну да. — И кроме того, однажды — я знаю, вообразить это трудно, но однажды — «Косолапый Копчух» может и не играть в «Сандо» по воскресеньям. И тогда знаешь что? Жизнь станет другой.
— Жизнь полна сюрпризов, — признал Торк.
— Это так, — согласился Тристрам, вернувшись в комнату с чайным полотенцем в руках. Он не очень понимал, зачем взял его — просто в тот момент это показалось правильным. Он снова сел и повесил полотенце брату на голову. После чего нагнулся и исследовал подол своего платьица. Строчка просто, блить, изумительная.
Тук тук.
— Трист, — сказал Джейк. — Дверь.
— Я ходил в последний раз, — возмутился Тристрам.
— А, — объяснил Джейк с образцовой логичностью, — именно поэтому ты должен открыть ее и теперь. У тебя есть опыт.
Тристрам нахмурился. Он интуитивно чувствовал, что с этим доводом что–то не так, но ткнуть пальцем не мог. Он вытянул себя из бобового кресла еще раз. В линии Джейковых рассуждений явно есть какой–то изъян. Линия рассуждений. Почему она — линия рассуждений? Почему рассуждения не могут быть точкой, или плоскостью, или даже твердым телом? Может, логика — ромбоид, как бы такой кругловатый, но с углами. Тристрам выволокся из комнаты, чтобы открыть дверь.
Торк вытянул ментальный коготь и соскреб грязь со своей памяти.
— Э, Джейк, — произнес он, стягивая с головы полотенце. — Хочешь анекдот?
— Ненаю. А хороший?
— Ненаю. Кому судить?
Джейк подоткнул подушку под шею поудобнее и переместил длинные ноги.
— Ну? — сказал он. — Выкладывай.
— Ты слыхал про агностика–дислексика с бессонницей?
— Не.
— Лежал всю ночь без сна, все прикидывал, зачем ему в торец.
— Бац бац… что за хуйня?
Волоски на руках и ногах Джейка вдруг встали дыбом. Страхопиляция всего тела. Даже дреды его изо всех сил старались вскочить на ноги. Но поскольку были жирны, тяжелы и не привыкли к упражнениям, им удалось только приподняться до половины, после чего они в изнеможении рухнули обратно. «Три» угасли до нуля, когда домотался компакт–диск. Комнату окутало трансообразное молчание. Фред Астэр мутировал в рой бабочек и спорхнул с экрана. Глазные яблоки Джейка омыл некий льдистый алмазный свет, и у него возникло отчетливое ощущение, будто по его позвоночнику взад–вперед замаршировали сороконожки в сапогах со стальными носами. В сомнении он обратил немигающий взор на Торкиля. Судя по выпученным глазам близнеца, Торкиль переживал то же самое, чем бы оно ни было.