Роковые таблички
Шрифт:
Максим с огромным облегчением сбросил под навес мешок, и, потирая взмокшую и онемевшую спину, ещё раз внимательно осмотрелся. Ну так и есть – бывший пионерлагерь: одноэтажные жилые корпуса, столовая, площадь со шпилем флагштока. Часовые вдоль забора стояли через каждые десять метров. Вооружение их поражало своим разнообразием: охотничьи ружья и карабины, автоматы армейские и короткоствольные милицейские. Один мужик деловито крутил на пальце допотопный наган, какие носили раньше сторожа-вахтёры на заводах и фабриках.
Максим
Его мысли были прерваны зычным гласом Ведущего. Именно гласом, не голосом – настолько мощно звучал он над головами собравшихся, заглушая их разноголосое бормотание.
– Братья и сёстры! Все, кроме часовых, собирайтесь в храме. У меня есть несколько важных сообщений.
Народ потянулся к зелёному дощатому павильону. Максим по виду здания сообразил, что до объявления его храмом оно успешно служило актовым залом или клубом. Внезапно, Максима грубо пихнули в спину.
– А тебе что, особенное приглашение требуется?
Максим обернулся и совершенно не удивился, увидев ухмыляющегося Топора.
– Слушай, Топор, ты чего, думаешь, что сможешь меня всё время пинать? Ведущий же велел меня в живых оставить. Значит, убить меня ты не сможешь – хозяина своего побоишься. А раз так, в следующий раз я твой огромный клюв набок сверну, если ещё до меня дотронешься. Так что, впредь повежливей будь, - сказав это, Максим пошёл догонять остальных, оставив трясущегося от бешенства Топора переваривать сказанное.
Люди плотно набились в сумрачное помещение, у одной из стен которого была устроена невысокая сцена. Задняя стенка сцены была внатяг обита белой тканью, которая прежде, по всей видимости, использовалась в качестве киноэкрана. Теперь же на её фоне раскорячилось огромное ветвистое дерево, необычной формы ствол которого, при наличии воображения, можно было сравнить очертаниями с фигурой человека. На стволе дерева умелой рукой были искусно вырезаны суровые глаза и разинутая пасть с огромными зубами. Ветви были украшены разноцветными лентами и искусственными цветами.
На сцене появился Ведущий. На этот раз он облачился в чёрный балахон до самого пола, похожий на судейскую мантию. Встав на краю сцены, он простёр руки в сторону зала, и заполнил его своим мощным, раскатистым голосом.
– Братья и сёстры! Сегодня мы вернулись со знатной добычей. Теперь у нас ещё больше еды, и предстоящей зимой нам не грозит голодная смерть. А всё почему? Не потому ли, что мы уважительно относимся к лесам, и почитаем их божественных защитников – Леших. Они устали терпеть, как неразумные люди истребляли леса, и пришли показать свою силу.
Многие думали, что они пришли, чтобы уничтожить род людской. Но я, получивший от Леших тайное знание, говорю вам – они пришли очистить его. Отныне мир будет иным, и я приведу вас
– Слава Лешим, да будет Новый мир!
Ведущий ещё раз махнул руками, будто поставив знак восклицания в конце хоровой речёвки, и продолжил:
– Но не только едой благословило нас сегодня моё предвидение. С нами пришёл человек. Его имя – Максим, и отныне он становится нашим братом.
Максим поймал на себе множество взглядов и подумал: «Ну вот, попал в секту. А я, вообще-то, никакого желания становится ещё одним «братом»-идолопоклонником не изъявлял. Ну и придурки». Последняя мысль была вызвана одинаково благостным, и каким-то дурашливым, выражением лиц собравшихся. Ведущий же продолжал вещать:
– Все мы знаем, что стать одним из нас достоин лишь тот, на ком есть «печать Лешего». И сейчас Максим испытает счастье священного касания.
Максим заметил, как ближайшие к нему люди слегка попятились от него. «Ох, не нравится мне это», - успел подумать он, когда его грубо схватили за руки, и навзничь бросили на пол. Лишив возможности пошевелиться, ему расстегнули на груди куртку, оттянули свитер и футболку. Максим почуствовал кожей груди нестерпимый жар, и ощутил запах дыма. Тут же, нестерпимая боль заставила его вопить и извиваться по полу – к его груди прижали тлеющий сучок с множеством веточек, прижав его дополнительно кирпичом. Ноздри наполнил дразнящий аромат горелой плоти.
Максим едва не лишился сознания от боли, но его посадили и влили в рот стакан обжигающего и отвратительно вонючего пойла. Тем же самогоном плеснули на свежий ожог, заставив Максима ещё раз скорчиться от ощущения, что на его оголённые нервы вылили кислоту. Его освободили, и он тут же вскочил на ноги. Первый, кого увидел Максим, был Топор с дымящимся сучком в руках и ехидной улыбочкой на лице.
Макс резко, на выдохе, саданул мерзавцу снизу по носу. Топор, завопив, обхватил лицо ладонями. Максим удовлетворённо заметил, как сквозь пальцы врага, ручейками потекла кровь. Но тут сказались недоедание и усталость последних дней, а может, самогон успел всосаться в кровь, но Максим без сил осел на пол и провалился в тёмное забытьё.
Проснулся он в тёмной комнате с большим окном. Максим не сразу понял, где находится, и что заставило его, более суток не спавшего, подскочить на жёсткой койке. Но скоро всё стало предельно ясно – снаружи доносились частые выстрелы. За потрескавшимся стеклом метались огненные снопы факелов. Что могло среди ночи так всполошить лагерь «лесопоклонников»? Ответ прозвучал в комнате тревожным шёпотом:
– Опять людоеды!
Максим вздрогнул. Стало немного жутко, и неясно отчего – не то от самой фразы, не то, от голоса, неожиданно прозвучавшего в темноте.