Роковые таблички
Шрифт:
Причиной тому были новые правила, призванные укрепить дисциплину в коммуне, и насадить безусловное послушание среди растущего населения лагеря. Согласно этим новшествам, каждый общинник обязан был сообщать о малейшей провинности со стороны своего соседа по лагерю. Пусть о самой невинной оплошности - неважно. Уронил ли ты случайно мешок с мукой в снег, а, может, намеренно украл со склада банку консервов или ударил неприятного человека – Ведущий должен знать обо всём.
А там уж он сам выбирал, кто, по его мнению, достоин наказания, а кто – лёгкого порицания и прощения. Очень часто это решение зависело от настроения Ведущего. А
Ведущий выходил на сцену, и, в полнейшей тишине, зачитывал, замершим в ожидании худшего, общинникам список «согрешивших». Затем оглашал имена прощённых, сопровождаемые вздохами облегчения в зале. Завершалось его выступление громогласным прочтением имён тех, кто заслуживал казни. Разумеется, Ведущий называл это жертвой Лешим. Вроде, было ему видение, в котором он узнал, что выжить в суровые холода община сможет, только умилостивив Леших человеческой кровью.
За людьми из жертвенного списка в зал тут же спускались подручные Ведущего. Но общинники и сами послушно выталкивали несчастных к сцене. И каждый в этот момент возносил хвалу Лешим, что не его имя было названо со сцены в этот раз. И с замиранием сердца смотрели они, как тощий садист Топор по очереди перепиливал жертвам горло, оставляя тех кривляться в агонии у корней-ног идола.
И потом, когда кровь застывала пузырями на подбородках их вчерашних соседей, они лишь прикусывали губы, чтобы не закричать от страха и отвращения. Затаив дыхание, они видели, как Топор с тёплых ещё тел срезал куски кожи с уродливыми шрамами «печати Лешего», и с наслаждением на хищной роже нанизывал их на сучки-пальцы идола. Никто не мог покинуть зал, или просто отвернуться, ведь это было тягчайшим проявлением непослушания, и можно было в тот же момент оказаться вытащенным на сцену, под нож носатого палача.
Каждый следил за каждым, и не только в зале, в жертвенный день, а постоянно. Верить нельзя было никому, и никто никому не верил. Многие нашли довольно низкий способ обезопасить себя от статуса жертвы – делали ложные доносы на малознакомых или не очень приятных им членов коммуны. Максим не видел в этом ничего странного и необычного – в любой большой компании может сыскаться человек, и даже не один, готовый закрыться от опасности телом ближнего. Такие люди без вопросов принимают за правило циничную формулу: спаси себя – подставь другого.
Максим чувствовал растущее напряжение в лагере. Нередко ему приходилось ловить на себе недобрые взгляды. Он понимал, что Топор помнит его, и, наверняка, пускает ядовитые слюни, мечтая погрузить нож в его горло. Наверняка палач отрядил каких-нибудь пронырливых общинников, чтобы те следили за Максимом, и фиксировали каждый его промах, который можно было бы выдать за нарушение дисциплины.
Топор наверняка знал, что Ведущий связывает какие-то планы с Максимом, и простым наветом тут не обойтись – нужны доказательства и свидетели. Максим также понимал это, и старался вести себя безупречно. И ещё он стремился почаще находиться вне границ лагеря, напрашиваясь в отряды дальнего поиска, которые уходили разыскивать недограбленные склады и магазины довольно
В радиусе суток пешего хода от лагеря общинные поисковые отряды вычистили всё, что может пригодиться в повседневной жизни. На разорённых складах и в мёртвых дачных посёлках остался лишь бесполезный хлам. Теперь на поиск приходилось отправляться в расчёте на два-три дня пути. Приходилось взваливать на спину запас провианта и сухих поленьев для розжига костра.
Добавляло веса снаряжению и оружие, которое теперь выдавалось каждому члену поисковой бригады. Зима сделала шайки людоедов более агрессивными и отчаянными, что вынуждало общинников усилить охрану во время рейдов. Отныне поисковые отряды уходили в поле, ощетинившись стволами ружей, как стайка ершей колючими плавниками.
Это нововведение было на руку Максиму, ведь, несмотря на отсутствие опыта в прошлом, он довольно быстро обучился навыкам стрелка. Даже опытные охотники хвалили его завидную меткость и скорость в обращении с оружием. Эти его способности давали преимущество при выборе кандидатов в дальний поиск. Ведущий всегда уступал просьбам главы поисковой бригады выделить хорошего стрелка, и Максим уходил из лагеря, не опасаясь попасть в чёрный список «грешников». Но по глазам Топора он видел, что рано или поздно тот найдёт повод жестоко отомстить за разбитый когда-то нос.
Сегодня, после очередного утреннего распределения работ, Максим выдохнул с облегчением. Он опять с наслаждением наблюдал, как Топор злобно заиграл желваками под желтоватым сухим пергаментом сморщенного лица. Как же, опять его враг уходит на несколько дней из лагеря. Однако, Максим с удивлением отметил, как Ведущий продолжает отсылать людей в сторону бригады поисковиков. Его палец как заклинило – он размеренно, будто подчиняясь неслышному гипнотическому ритму, указывал общинникам место в команде поиска. Странно – должно быть серьёзное дело ожидается.
Когда по указке ведущего, к их команде присоединился Антоныч, Максим протиснулся к нему с сквозь строй мужчин, укутанных в тёплые одежды. Выпуская клубы пара изо рта, он полушёпотом окликнул старого знакомца:
– Антоныч, ты теперь тоже в поиск отправляешься? С чего вдруг?
– Ну, Ведущий так решил, - ответил мужчина. Но плохо скрываемое выражение его лица говорило, что Антоныч знает много больше. Максим помнил, что его бывший соратник по подпиливанию стальной опоры, не умел, да и не любил хранить секретов, и решил не отступать.
– Да ладно, друг, он же не просто так в поиск дозорного и охотника выделил. Вижу, что-то знаешь, а говорить не хочешь. И кому? Мне? Да ты вспомни землянку под высоковольтной линией, Маринку, и всё такое.
Антоныч махнул рукой, останавливая душещипательный натиск из воспоминаний.
– Ладно, не береди душу. Всё-равно, скоро всё сам узнаешь. Тут, в общем, город небольшой есть. Днях в трёх, что ли, пути, или четырёх. Так вот, в нём банда какая-то сильная хозяйничала. Вчера вечером людишки прибились к лагерю, причём, в несколько заходов, и все говорили, что на тот город какая-то ещё более сильная орда навалилась. Говорят, дня три крики и выстрелы слышно было в окрестных сёлах, а от пожаров даже ночью светло было. А потом всё – тишина. Кто туда пробрался, говорят, видел совершенно опустевший город. Вот Ведущий и решил большой поиск туда направить – наверняка ведь много интересного после бандюков осталось.