Роковые таблички
Шрифт:
– Я всё понимаю, но информация настолько мощная, что способна изменить коренным образом сложившееся положение. Но распорядиться ей надо умело, поэтому до поры я никому не могу её раскрыть. Можете меня привезти, поставить перед комиссией, и так же вывезти обратно. Слова не скажу, только Ольгу мою в больницу на лечение определите.
– Да ты думай, что говоришь – с меня ведь шапку снимут вместе с головой, - капитан выразительно похлопал себя по фуражке, потом спокойно добавил:
– Ну, девушку попытаемся в госпиталь определить – придумаем что-нибудь, но в остальном…
Максим снова прервал речь капитана,
– Шапку могут снять, а могут и не снять. То, что я им собираюсь сообщить, настолько серьёзно, что вас всех, наверняка, наградят, как героев. С другой стороны, если мне поможет добраться до правительства другой офицер – все награды достанутся ему. И я не стану молчать о тех, кто отказался доставить вестника в столицу. Вот, тогда точно голову снимут, не сомневайся.
Капитан Нестеров минуту топтался на месте, как цирковой медведь, потом махнул рукой, и задорно провозгласил:
– А-а, чёрт с тобой! Если что, и, правда, выкинем за МКАД, и забудем. Ладно, повезли твою великую тайну в столицу. Не отставай, - капитан развернулся на каблуках, и быстро зашагал вдоль колонны автомобилей и броневиков, на ходу отдавая распоряжения. Максим бросился вслед за ним, выкрикивая в спину ещё одну свою просьбу:
– Капитан, Нестеров, а можно мне…
– Сопровождать раненную? Можно. Твоя ненаглядная вон в той машине. Запрыгивай, сейчас отправляемся.
Максим успел разместиться в маленьком фургоне передвижной санчасти, возле закреплённых носилок. Взревели моторы, и мужчина укрыл своей ладонью тонкие пальцы девушки. Очередная колонна грузовиков под охраной военных отправилась в Москву.
Эпилог
Максим Полыхаев стоя на балконе любовался всполохами заката. Воздух Москвы был непривычно чист и прозрачен – оно и понятно, ведь каждый грамм бензина на строгом счету. Со своего места он мог наблюдать за немноголюдными улицами, за пустынной набережной и плоскими крышами, выкрашенными яркими красками закатных отблесков. Только что отгремела первая в этом году гроза. Воздух пах свежестью, влагой и электричеством. Воздух был пропитан ожиданием перемен.
Максим уже больше недели находился в Москве. Целых три дня ушло только на то, чтобы предстать «пред светлые очи» чрезвычайной комиссии. Капитан Нестеров поведал о миссии Максима своему руководству, те своему, и так далее, пока, наконец, из чистого любопытства один из членов правительства не пожелал выслушать пришельца из «дикого» Подмосковья. Все три дня Максим вынужден был томиться в маленькой комнатке с жёстким топчаном и одетыми в шершавую цементную шубу стенами. Видимо, помещение было предназначено для воспитания недисциплинированных солдат. Для Максима же, после скитаний по опасным дорогам вне большого города, эта камера была, как президентский люкс в дорогом отеле.
Выступив пред комиссией, Максим долго не мог понять – поверили ему или нет. Но, когда ему разрешили остаться в городе, и даже выделили личную охрану, он понял, что к его словам отнеслись очень серьёзно. Как он узнал позже, до правительства доходили слухи о Новом мире, и о бурной экспансии отделений этой неожиданно мощной организации на территории почти всех государств. Но никто и предположить не мог, что нашествие инопланетной нечисти, названной Лешими – не более, чем гениальная мистификация главарей Нового мира.
Теперь
Максим готов был терпеть такое «заключение», но настоял на посещении родителей и возможности ежедневно навещать Ольгу в больничной палате. Ему разрешили, но только в сопровождении усиленных групп сотрудников охраны в «гражданской» одежде. Все разговоры Максиму приходилось вести также в их присутствии. Поначалу его это раздражало, но потом он просто перестал обращать внимание на ненавязчивое присутствие крепких ребят. Так жители больших городов привыкают, и перестают обращать внимание на шум моторов и вой сирен под окнами.
Родители жили там же, где он с ними расстался – в его квартире. Мать долго не могла унять слёзы радости и облегчения, когда на пороге появился сын, от которого почти год не было никаких вестей. Отец реагировал более сдержанно, но радовался ничуть не меньше супруги. По просьбе отца Максим рассказал о своих скитаниях, разумеется, опустив некоторые неприятные факты. Не стал он говорить и об истинной природе Леших – по лицам своих спутников он видел, что те не постесняются грубо прервать его рассказ, если понадобится.
Высказав одобрение действиям сына в сложных условиях, родители стали, перебивая друг друга, рассказывать о своём житье в столице. Когда закончились продуктовые карточки, оставленные Максимом, отец сумел найти работу. Трудился исключительно за продукты, часть из которых обменивал на всякие, необходимые в хозяйстве, мелочи. Мать за небольшую плату взялась помогать соседям по дому. так и держались, пока отец не устроился кладовщиком на склад продовольствия. Это была государственная служба, где он смог получать продуктовые карточки.
В общем, мать с отцом не пропали в сложных условиях, потому что не привыкли унывать, и не гнушались самой тяжёлой работы. Максим просидел с отцом и матерью очень долго, и сразу от них отправился в больницу. Оля оправлялась после операции. По счастью, пуля не задела жизненно важных органов. Но врачи сказали, что девушке придётся у них задержаться – уж слишком она была истощена и вымотана и физически и морально.
Доктора решили, что ей просто необходимо восстановиться под присмотром специалистов. Максим поблагодарил медиков за спасение его невесты, но самой Ольге не смог сказать всего, что переполняло его душу, потому что охрана отказывалась оставить его наедине с любимой даже на несколько секунд. А в присутствии этих угрюмых мужиков, Максим не мог заставить себя вести беседы о светлом чувстве любви и нежности к раненной девушке. Ему достаточно было видеть её глаза, чувствовать живое тепло кожи её рук, чтобы ощущать себя счастливым. А все слова он скажет потом, когда они смогут остаться вдвоём, забыв на время о большом мире, полном боли, потерь и тяжёлых испытаний.