Роксана. Детство
Шрифт:
Надия, время от времени грустно вздыхая, растопила камин, зажгла свечи. Ещё один день незаметно пролетел. Столько событий вместил он в себя, что в иной месяц такого не бывает.
— Пойду ужин накрою, — пробормотала экономка, но я её остановила.
— Надия, нам необходимо решить важный вопрос. Как я могу освободить тебя из рабства? Есть какие-то бумаги или слова ритуальные произнести надо? Может, артефакт на теле носишь или ещё что? Подскажи, пожалуйста.
Реакции на свои слова я ожидала какой угодно: удивление, радость, благодарность, но то, что случилось, меня поразило.
— За что, госпожа? —
— Надия, ты меня поняла? Я хочу тебя освободить. Разве тебе нравится быть рабыней? — очень медленно, чуть ли не по слогам повторила я своё решение.
— Не надо! Прошу вас, госпожа, не делайте этого! На коленях заклинаю! — и женщина повалилась мне в ноги.
Дурдом! Как можно такое понять?
Как-как… спрашивать надо, прежде чем «причинять добро», — сама же и ответила на свой вопрос. Присела на ковёр рядом с распластавшейся, горько рыдающей экономкой и стала гладить её по голове. Тщательно повязанный платок немного сбился, из-под него выбились пряди густых тёмных волос.
— Надия, я не хотела тебя обидеть. Объясни мне, что плохого в моём предложении?
— Госпожа хочет меня прогнать… — сквозь рыдания вымолвила несчастная.
И в каком из моих предложений она такое услышала? — опешила я.
— Не хочу, — единственное, что я могла сказать на такое заявление.
— Но вы же сказали, что…
— … хочу дать тебе свободу.
— Ну вот же! Вот! — лицо начавшей было успокаиваться экономки вновь перекосилось, глаза наполнились влагой, рот приоткрылся. Сейчас взвоет.
— Стоп! — заорала я. — Пусть всё остаётся так, как есть!
Оказывается, нет ничего хорошего в освободительном движении. Рабы не желают сбрасывать оковы. Может не все, но одна конкретная точно не хочет. Пусть с ней Глафира разбирается, отмахнулась я от проблемы, а я пойду спать.
— А кушать? — вопросительно посмотрела на меня экономка.
— Завтра. Всё завтра…
Но если планы начали рушиться с утра, то и вечером они не исполнятся.
— Наконец-то! — ворвалась в гостиную радостная Ульяна. — Слушайте, сегодня не день, а чудеса в решете. Весь день не могу в дом попасть. Было бы в лесу, подумала бы — леший водит, а здесь-то кто? Насилу пробилась. — Тут девушка увидела заплаканную Надию и, изобразив на лице скорбь, подошла к ней. — Надия, примите наши с братом соболезнования. Мы, как никто, понимаем тяжесть утраты близких. Вдвоем на всём белом свете остались.
Экономка, не привычная к таким знакам внимания, только покивала в ответ и спросила:
— Кушать будете?
— Чаю бы выпила, если Роксана не против, — обернулась ко мне художница. — А потом пойдём ко мне, я портрет Глафиры Александровны покажу. Закончила!
Сон был забыт, как и чай. Я торопила Ульяну, желая увидеть заказ, а она неторопливо чаёвничала, рассказывая о том, что весь день никого не могла найти. Феденька зарылся в мастерской и что-то изобретает. Стучалась к нему, но только «не мешай!» услышала. В дом не попасть… ах, ну да, говорила уже об этом.
— Ну всё, пойдём, — перевернув чашку на блюдце, объявила Ульяна. — Ты бы набросила что-то, зябко на улице. Странные погоды стоят. Днём на солнцепёке пригревает, как летом, а вечером без тёплой шали не выйдешь — мигом
Кажется, понятия «бархатный сезон» ещё не существует. Кто и когда его придумал, точно не известно, но название характеризовало курортную погоду позднего лета или ранней осени. Днем отдыхающие дамы гуляли в лёгких платьях из ситца и муслина, а к вечеру, дабы не замёрзнуть, переодевались в тяжёлые тёплые бархатные наряды.
Портрет был чудесен. Ульяне удалось уловить и перенести на холст то чувство, с которым Глафира смотрит на меня. Безусловная любовь во всём. Во взгляде, в лёгком, едва заметном наклоне головы, в улыбке.
— Гениально! — выдохнула я. — Ульяна, больше я не посмею загружать вас работой над этикетками и упаковкой косметики. Вы же талантливый портретист!
— Ты так считаешь? — скептично переспросила Ульяна, недовольно рассматривая портрет собственной кисти. — Мне кажется…
— Вам кажется! — безапелляционно заявила я и топнула ножкой. — Завтра же напишем бабушке в Ялду, чтобы они захватили для вас каталоги художественных товаров. Что вам нужно? Краски, кисти, холст…
— Роксана, остановись! — выставила раскрытые ладони девушка, словно отталкивая меня. — Я рада тому, что портрет Глафиры Александровны пришёлся тебе по душе. Но я не стану этим заниматься постоянно. Мне нравится разнообразие. Завтра, к примеру, я хотела идти на пляж писать море. И этикетки твои мне нравятся. А ещё я мечтаю добраться до тех развалин, от которых вы все настойчиво меня отвлекаете. Пусть будут каталоги, но пусть будет и мой выбор.
Я опять с силой прикусила сгиб указательного пальца. Да сколько же можно окружающим свою волю навязывать и диктовать своё видение их жизни? Хорошо, что я пока ещё ребёнок и мне прощают приступы тирании, считая их детскими капризами.
Что же будет со мной, если я не исправлюсь?
Глава 15
— Аким, это твоими стараниями Ульяна в дом попасть не могла? — спросила я, вытягиваясь на подушках у камина.
Пригревшись у огня, не захотела идти ночевать в прохладную спальню. Только и забежала к себе, чтобы в пижаму переодеться да вечерние гигиенические процедуры выполнить. И вот любуюсь живым пламенем в компании Дружка и Акима.
— Я, — без толики смущения ответил домовой. — А чего она мечется, суетится, будто не знает, что ты занята? У тебя тут этот… Хозяйка, мальчишка правда ханский сынок? Ахти мне! Вот! У нас тут сын ханский на ладан дышит, а она с глупостями своими.
— Ульяна портрет бабушки закончила. Показать хотела. Хорошо получилось. Мне понравилось… — едва удерживая зевоту, ответила я. Заговорив о художнице, вспомнила недавний разговор с её братом и попросила домового: — Аким, ты бы с Феденькой мог пообщаться? Я его озадачила придумать на виллу тёплые полы, чтобы зимой не мёрзнуть. Ты же небось уже весь дом изучил и знаешь, где, что и как расположено. Подсказал бы…
Кажется, последние слова я говорила в полусне.
Проснувшись поняла, что идея спать на полу, пусть и рядом с камином, была не такой уж хорошей. Под утро даже возле лохматого бока Дружка я замёрзла. Вскочила, выпустила пса на улицу и сама побежала следом. Пробегусь, заодно и согреюсь, — решила я, набирая темп в предрассветных сумерках.