Роксана. Девочка у моря
Шрифт:
Генералы на аудиенции пробыли недолго. Вышли красные, словно раки вареные, лысины платками утирают, дышат яко кони после скачки… И тут, дорогие мои, страшно мне стало. За малодушие своё. Я же, глядя на этих вояк, понимал, что и мне подобного не избежать. И хотел было быстро другую тему для встречи придумать, дабы гнев Государя-батюшки не вызвать. Вот за это страшно мне стало.
Но собрался, вошёл, честь по чести поприветствовал, доложился. Василий Андреевич из-за стола встал, вышел навстречу приобнял даже, вспоминая нашу совместную учёбу в Университете, попойки дружеские и
Помолчал немного, вино мелкими глотками отпивая, и продолжил:
— Не стал я, как те генералы, напролом со своими выводами лезть. Исподволь, где на примерах исторических, где иносказанием пользуясь, подвёл Государя к мыслям определённым. Понять-то он понял, что я сказать хотел, да только не понравилось ему это, и начал он ус дёргать. Всем известно, что коли император усы трогает — жди беды. «Так ты считаешь, что Его Императорское Высочество из-за страсти голову потерял настолько, что забыл о чести и долге?» — спросил он меня прямо. Я так же прямо ответил: «Так и есть, Ваше Императорское Величество! Все факты об этом говорят». И подал папку с моими выкладками, над которыми работал всю ночь.
Государь внимательно всё прочитал, пальцами по столу забарабанил, потянулся было к усам, но схватился за колокольчик. Вбежавшему адъютанту приказал немедленно найти царевича и представить в кабинет отца. Ждали недолго и молча. Когда же Андрей Васильевич пришёл, то я попал в эпицентр урагана. Спаси вас Триединый стать свидетелями ссоры двух сильнейших магов, дорогие мои!
Воздух звенел от напряжения, вокруг металлических украшений кабинета мерцали огни в форме светящихся кистей, остатки волос на моей голове потрескивали. Простите, дамы, мою откровенность, но я едва не обмочился, так страшно было. При этом ни слова сказано не было, ни звука не слышал. Не знаю, сколько длилось это противостояние, свидетелем, коего я стал, но вдруг спало всё, умиротворение наступило. И я расслабился до бессилия. Император вновь позвонил в колокольчик и велел вошедшему адъютанту проводить меня до кареты. Как до дому добрался, не помню. В себя пришёл, когда вы хлопотать вокруг меня стали, голубки мои.
— Что же теперь будет? — испуганно приложила пальчики к губам Глафира.
— Не знаю, cher ami, — вздохнул Николай Иванович. — Но я свой долг выполнил.
Мы долго ещё сидели в гостиной, глядя на мерцающие угли в камине. Говорить не хотелось, да и не о чем было.
— Почивать пора, — поднялся граф и приглашающе протянул руку Глафире. — Утро вечера мудренее.
На другой день, едва сели завтракать, в столовую вбежал дворецкий с известием о нарочном из дворца.
— Пакет принесли, Ваше Сиятельство.
Аппетита от волнения и так не было, а тут ещё неведомое известие. Мы с Глафирой, ожидая возвращения деда, замерли. Что нас ждёт?
Но сияющий вид Николая Ивановича, успевшего прочитать письмо, заставил выдохнуть напряжение.
— В ссылку! Голубки мои, приказом Его Императорского Величества нам надлежит немедленно отправиться в ссылку! — радостно возвестил он. И, видя непонимание на наших лицах, пояснил. —
Поражения в правах или в благосостоянии не последовало. Запрета на производство и торговлю тоже. Переписка разрешена, гости тоже. Условие наказания одно — не покидать полуостров.
— Милость Триединого! — взвизгнула я. — Можно я напишу благодарственное письмо императору за столь восхитительное наказание?
Глафира осуждающе покачала головой, Николай Иванович погрозил пальцем, но видно было, как расправились их плечи и улеглось волнение.
— Немедленно — это значит без промедления, — резюмировала бабушка и велела слугам, взволновано заглядывающим в двери: — Быстро собираем вещи. Мы возвращаемся к морю.
Глава 6
Выйдя из портала, я первым делом, помчалась в вольер с тёплой будкой, построенный в отдалении от лавандового производства специально для Дружка. Пес сильно сдал ещё до нашего переезда в столицу, а тоскуя по мне долгих два с половиной месяца, совсем ослаб. Об этом во всех письмах из усадьбы писал Абяз.
Будь моя воля, давно бы уже украдкой смоталась навестить пса, но дед был непреклонен.
— Роксана, нарушать приказ члена императорской семьи бесчестно! Пусть даже Его Высочество не справедлив, но мы не имеем права…
М-да, немного разные у нас понятия о чести и отношение к правящей семье тоже разное. Не являясь поклонницей революционного террора, я осуждала расстрел семьи отрёкшегося от престола царя и его близких слуг. Но и канонизацию понять не могла. Если причислять к лику святых, руководствуясь критерием мученической смертью, то у нас в стране сотни тысяч таких святых. Если не больше.
«В моей бывшей стране, в моём бывшем мире», — уточнила я для себя, открывая дверь в вольер.
Пес дремал, чего никогда за ним ранее не водилось. Он всегда слышал, когда к нему кто-то подходил ближе, чем на пятьдесят метров. Присела рядом и положила руку на побелевшую морду.
— Дружок, — тихонько позвала я и увидела, как слабо шевельнулся хвост, но глаза по-прежнему оставались закрыты. — Старина, прости, что меня долго не было. Я очень по тебе скучала, но меня не пускали.
Осторожно подвинулась так, чтобы голова собаки легла ко мне на колени, запустила пальцы в поредевшую шерсть и слегка раскачиваясь, стала рассказывать псу, как я его люблю, как благодарна за то, что он был моим другом, что в самые трудные годы находился рядом, охранял и подкармливал лесной дичью нас с бабушкой.
Слёзы текли по щекам, а я только сильно сжимала веки, чтобы немного осушить глаза, но ни на секунду не разжимала рук, убаюкивая своего самого первого друга в этом мире. Укачивала на самый последний и продолжительный сон. Моё ведовство безошибочно определило, что старый пёс держался за жизнь по одной причине — он ждал меня. И теперь, убедившись, что я в порядке, он облегчённо выдохнул, тело его вздрогнуло, вытянулось и замерло.
— Пусть там, за радугой, у тебя будет много тёплого солнца, мягкой травы и охотничьих угодий, мой друг, — прошептала я.