Роль, заметная на экране
Шрифт:
— Что? — воскликнула я. — Друзья-приятели Копылевского?
— А при чем Копылевский? — подскочил как мячик толстый Валя. — Надо выручать студию!..
— Молчали бы лучше! — И Вася так выругался, что все громко ахнули.
Опять начались взаимные упреки. Рядом со мной стоял пиротехник Слава. Обернувшись к осветителям, он сказал:
— Вот что значит хорошо подвешенный язык, как у Копылевского!.. Спасать киностудию собирается…
— Наше дело маленькое! — уклончиво сказал бригадир осветителей Виктор,
— Зато ты — дурак большой! — крикнул маленький курносый осветитель Сережа. — Тебе только твоя шкура интересна, а если по справедливости…
— Ты больно справедливый! — Виктор оглядел свою бригаду и насмешливо спросил: — Наверное, имеете предложения, как нам теперь заместо ревизоров выставляться, порядки на студии наводить?
Осветители, как всегда, начали говорить все одновременно, размахивая руками. Откуда-то появилась костюмерша Галя, которой еще так недавно я самонадеянно хотела «открыть глаза» на Виктора. Она, слегка оттолкнув меня, подошла к осветителям и запальчиво спросила:
— Опять на него всю вину валите? Шли бы на директора кулаками-то махать!..
— Погоди верещать, — досадливо наморщил лоб Виктор. — О кулаках разговор пустой… Против хитрых людей не годится…
Галя села рядом с ним, и опять на ее пухлом лице можно было ясно прочесть, каким умным и прекрасным считает она этого грубоватого щеголя. Только теперь я жалела не ее, а себя и поспешила отойти.
— Вот, выходит, каково молодежь себе место в жизни зарабатывает! — услышала я уральский говор дяди Степы. — Уж как перед режиссером пластался… А теперь обратно пластается, только перед другими!..
Ни о ком, кроме Вадима, нельзя было так сказать. Всем бросалась в глаза его предупредительная вежливость, заменявшая ему благородство и доброту. Дядя Степа метко назвал эту манеру Вадима, обращаясь к стоявшему рядом Ивану Дмитриевичу.
— Р-разве за таких м-мы в-в-воевали? — с горечью поддержал разговор наш шофер.
Маленький «лихтвагенщик» гневно воскликнул:
— Вырастили на свою шею!
— Не все же такие, — дрожащим голосом вступила в разговор я, обернувшись к ним.
Они посмотрели на меня со странным удивлением.
— Да-а, — пробормотал Иван Дмитриевич. — Я п-п-по-ехал, Степан…
Они прошли мимо вместе. Я, не понимая, в чем дело, двинулась за ними, но ко мне бросилась Альфия и, ласково прижавшись, спросила:
— Ты не знаешь, что случилось? Я проснулась… Все шумят…
— Альфия, сейчас же иди сюда! — срывающимся голосом крикнула ей мать.
Она схватила девочку за руку и с силой отдернула от меня. Вместе с Фатымой и Розой они прошли мимо, старательно отворачивая лица.
Они думали, что я заодно с теми!
И дядя Степа, и тихий Иван Дмитриевич думали так же!
«Что делать? — мелькнуло в голове. — Кричать, как мне омерзительна
Я повернулась и молча пошла к пароходу.
— Что делать? Что делать? — повторяла я, глядя на реку.
Но сегодня она оставляла мою душу холодной. Неласково отливая сталью, вода рябила на резком ветру. От выброшенных на берег коряг и водорослей тянуло гнилью.
На полдороге меня догнал Зяма.
— Раечка, постойте! Вася сегодня невменяемый… Все с утра какие-то ненормальные… Там сейчас тоже пух и перья летят!..
Я села на черную, высунувшуюся из воды корягу.
— Зямочка, дорогой, мне сейчас кажется, что либо я заболела, либо все остальные больны и бредят…
— Какая-то неразбериха! — развел он руками. — А ведь Вадим помог мне поступить в группу. Он знал меня еще кинолюбителем. И сценарий, который я пробую написать, он консультирует… Обещал помочь! А теперь что же будет?
— Зяма, о чем вы? Я не понимаю!..
— Я и сам ничего не понимаю! — воскликнул он растерянно. — Только не могу же я с этим согласиться!
— С чем, Зямочка?
Он вздохнул.
— Вася хороший парень!..
— Вы находите? — не удержалась я от горькой иронии.
Он опять вздохнул.
— Вчера операторов неофициально спросил директор студии, как они смотрят, чтобы закончить картину с Вадимом и Анной Николаевной. Васька назвал его кретином…
— Кого? Вадима?
— Нет, директора нашего. Ну, не совсем прямо… Сказал, что только кретин может согласиться на это! А Вадима он обозвал… Ну, словом… Это деталь… Васька начал бушевать со вчерашнего дня. Сегодня на вас накинулся…
Я пристально посмотрела в растерянные близорукие глаза Зямы.
— Все. Не только он…
Зяма понял и с ужасом воскликнул:
— Но… Нет… Вы…
Мне стало тяжело смотреть на его смятенное лицо, и я перевела взгляд на воду у своих ног. Хотя бы ему надо было все объяснить, но где найти такие слова…
— Разве я могу быть за тех?.. Зямочка, я люблю свою работу!.. Всегда и в училище относилась серьезно…
Я почему-то вскочила и протянула к нему ладонь, будто он мог положить туда доверие людей.
— А теперь я живу этим! Не могу примириться, чтобы только повыше прыгать и крутить семьдесят фуэте… Нет, все это необходимо… Фуэте и прыжки обязательно! Но не только они… — сбивчиво пыталась объяснить я все то, что думала ночью. — Каждое свое движение хочется осмыслить, вложить в него душу. Понимаете? Теперь, когда я поднимаюсь в балетных туфлях на пальцы, то становлюсь девушкой, родившейся в шалаше среди леса… Понимаете?.. Для меня Евгений Данилович, давший эту новую жизнь…
— Зяма, Зяма! — послышался издали со съемочной площадки голос Лены. — Начинаем снимать!