Роль, заметная на экране
Шрифт:
— Простите, — подойдя к ней, мягко начал Вадим. — Мне кажется, что, если вы сейчас измените спорные куски танца, это будет полезнее для всех.
Она резко обернулась к нему, но сдержалась.
— Это нужно в интересах дела, а не для нашей пользы, — сухо заметил Евгений Данилович.
— Хорошо, я исполню ваши требования! — ответила Анна Николаевна еще суше и подошла к нам с Анвером. Прищурив сердитые глаза, она рассеянно сказала: — Значит, так, так, сюда…
— На сцене пастух здесь берет невесту за талию, и она щелкает пальцами и отбегает, — тихо сказал Анвер,
9
Двойной тур — двойной оборот во время прыжка.
— Да, да, я знаю, — так же тихо сказала она и скомандовала: — По местам!
— А потом невеста крутит шестнадцать фуэте! — торопливо добавил Анвер.
— Я знаю, — холодно сказала она. — И-и, раз!
Конечно, она ничего не знала, забыв все танцы давнего балета и не умея придумать ничего другого.
Это понимал и Анвер, а потому под энергичный счет «Хлестакова в юбке» мы делали все так, как подсказывал мой партнер.
Евгений Данилович следил за нами, и глаза у него постепенно добрели.
— Раюша, когда щелкаете пальцами перед носом своего пастуха, подчеркните шуточность! — воскликнул он, опять увлекшись работой. — Пощелкайте сильнее! Это чисто башкирский жест, и надо обязательно донести до зрителей национальный колорит…
Мы повторили новый конец танца увереннее. Евгений Данилович уже улыбался.
— Раюша, вы теперь в конце не лбом прикасайтесь к Анверу… Теперь пора ласково коснуться щекой щеки пастуха…
— Черт побери, значит, не напрасно я сегодня так старательно брился! — пошутил мой пастух.
— Ладно тебе, — улыбнулась наконец и Анна Николаевна. — Поосторожней хватай Раю при поддержках. Ты же не черный бай, а робкий юноша… И-и, раз!
Мы опять развеселились, начав работать. Анвер так хорошо играл свою роль, что даже будто затрепетал, когда я, обняв за шею, коснулась щекой его щеки. Я бы сказала, что даже слишком, потому что после команды «Стоп!» он не сразу отпустил меня, и получилось довольно глупо.
Но, конечно, Евгению Даниловичу этого было мало. Он добивался естественности поведения, и не знаю уж сколько раз возвращал нас с Анвером «к печке».
Только увидев, что мы сильно устали, он сжалился:
— Спасибо, хватит! — И лукаво добавил: — Ну, сегодня мы закончили работу намного позже, но зато завтра… Как говорил один мой друг: зато завтра мы начнем намного раньше…
Прошло еще несколько пасмурных дней. Однажды рано утром, выйдя на верхнюю палубу, я не поверила своим глазам — из-за горизонта выплывало огромное, по-летнему ослепительное солнце. Но моя ласковая речка казалась незнакомой. Она зловеще блестела зеленой водой и мрачными тенями прибрежных деревьев. Плеск быстрины слышался угрожающе сильно. Верховой ветер будоражил поверхность воды и гнал волну. Кое-где на гребешках
Холодище наступил осенний. Зато на небе не виднелось ни единого облака.
Я, сбегая по трапу, крикнула на весь пароход:
— Солнце! Ура! Съемочная погода! Вставайте!
Пока я надевала лыжный костюм, чтобы не простудиться во время занятий, повсюду захлопали двери, затопали бегущие ноги. Заботливой Лене никого не пришлось будить.
Свои ежедневные занятия я начала, ежась от холода, хотя и пристроилась за рубкой рулевого с подветренной стороны. На плотах, которые плыли мимо, люди были в брезентовых плащах и ватниках.
Над озером, за деревней Старый Куштиряк, нам тем не менее пришлось сниматься полуголыми в своих балетных костюмах. Я стучала зубами в красном разорванном платье. «Камыши» дрожали в прозрачных хитонах. Даже сквозь загорело-розовый тон, которым были покрыты наши руки и плечи, проступала синева, и было заметно, что кожа стала пупырчатой, как апельсиновая кожура.
Анвер был в лучшем положении. Обутый в сапожки с войлочными голенищами и одетый в шерстяные домотканые брюки, он подставлял холодному ветру только широкую грудь в разорванной рубахе. Но и у него посинели губы.
Танцы наши не отличались особым мастерством, несмотря на все предшествующие репетиции. Как мы ни старались, ноги нас не слушались. А пока Валя с Васей хлопотали у аппарата, мы успевали почти закоченеть.
В один из таких перерывов я внезапно заметила, что на алюминиевых стульях вместо Анны Николаевны и Вадима сидят незнакомые пожилые мужчины. Один в распахнутом на толстом животе плаще и надвинутой до самых торчащих бровей шляпе, другой — худощавый, с поднятым воротником драпового пальто и скучным выражением болезненного лица.
Редкий гость на съемках, Михаил Алексеевич склонился над ними сзади и что-то шептал, указывая на съемочную площадку. Тут я встретилась взглядом с маленькими бесцветными глазами, важно смотревшими из-под густых бровей, а потом с мелькнувшими желтоватыми белками человека с больной печенью.
— Кто это? — спросила я у стоящего рядом Анвера.
— Судя по улыбкам Анны Николаевны, важные шишки! — усмехнулся он.
Да, Анна Николаевна, кутаясь в нарядный пушистый жакет и ласково улыбаясь, что-то говорила то бровастому толстяку, то болезненному человеку без шляпы. Вадим тоже почему-то явился в новом красном свитере, но стоял поодаль, лишь иногда поглядывая на гостей.
— Внимание! — прозвучал усиленный репродуктором голос Евгения Даниловича. — Включить свет!
Нас снимали еще много раз, но перерывы, надо сказать, сильно сократились. Валя и Вася торопились как никогда, и стало ясно, что на съемке в самом деле присутствует начальство. Толстяк вскоре застегнул плащ и поднял воротник, а другой из желтого превратился в синего. Потом они в сопровождении Михаила Алексеевича пошли к «козлику».
Мы же, полуголые, все ужасно разозлились на это невнимание тепло одетых людей и стали танцевать с такой экспрессией, что согрелись, а наши плечи и руки наконец приобрели естественный оттенок.