Роль
Шрифт:
Бежин влетел в театр, побежал по лестнице вверх. Вахтерша проводила его удивленным взглядом.
– Хорошо, что ты пришел, - обрадовался Савинов.
– Я уже заказал декорации.
– Какие декорации?!
– Арматуру, - объяснил Савинов.
– Помнишь, Гамлет говорит, что Дания тюрьма? Так вот, вся декорация будет представлять собою тюремную решетку из заточенных стальных штырей. Здорово?
– К черту декорации! Меня только что убивали по-настоящему!
– А что ты хотел?
– сказал Савинов.
– У тебя такая роль. Ты сам ее выбрал.
– Ты хочешь сказать, если по сюжету меня должны убить, так я должен умереть?
– Если не выживешь. Спектакль ставишь ты. Ты назначил себя на роль коммерсанта?
– Ну.
– Вот. Нужно оплатить счет за арматуру...
– Да, подожди ты с арматурой. Что мне делать?
– Савинов подумал.
– Проси больше денег.
– Ты считаешь, жизнь покупается за деньги?
– Сейчас все за деньги покупается. Вопрос только в количестве. Гертруда очень много просит, а другую я себе не представляю. Да и костюмы хотелось бы заказать пристойные.
– Да пошел ты!
– Бежин выбежал за дверь.
– Когда ты сможешь приступить к репетициям?
– вслед ему крикнул Савинов.
Илзе подняла Широкова с постели. Он вышел в гостиную заспанный, в халате.
– Что случилось?
– Зачем ты это сделал?!
– набросилась Илзе.
– Что сделал?
– не понял Широков.
– Ты сядь, успокойся и расскажи все по порядку. Илзе взяла себя в руки.
– Ты, конечно, мог и не знать, а эти люди неразборчивы в средствах.
– Она передернула плечами.
– Так садистски даже фашисты партизан не казнили.
– Ничего не понял, - признался Широков.
– Какие фашисты? Каких партизан?
– Я понимаю, - сообразила она.
– Ты, конечно, ни в чем не признаешься. Хорошо. Тогда я скажу прямо - убийство надо немедленно отменить.
– Ага, - понял, наконец, Широков.
– Значит, ты больше не хочешь смерти мужа?
– Не хочу.
– А как же Бетховен?
– Сейчас же останови их!
– Илзе схватила телефонную трубку, протянула Широкову. Широков взял трубку и положил на место.
– Останови... Ты не знаешь системы, дорогая. Это не так-то просто. Я уже отдал за него деньги.
– Сколько? Я верну тебе!
– Дело не в деньгах.
– Он сально взглянул на нее, засунул волосатую руку под полу халата, непристойно, по-Павловски, почесался.
– Помниться, ты пообещала сделать все... Ее едва не стошнило.
– Фу...
– Она брезгливо отвернулась.
– Кроме того, ты говорила, что я не будешь претендовать на основной капитал, и мне останется все. Согласись, мне совершенно невыгодно спасать твоего мужа. Илзе с презрением посмотрела на него.
– Если Павлов погибнет, ты не получишь ни гроша, понял, мразь?! Я вышвырну тебя без выходного пособия! Она выскочила из гостиной, хлопнув дверью.
У Широкова, действительно, никогда не было постоянной женщины. Он не любил их. Впрочем, мужчин он тоже не любил. Бог, вообще, обделил его этим чувством, и уж, тем более, его не заслуживали люди. В этом, они были очень схожи с Левко, но если Левко и к себе относился достаточно строго, то Широков себя очень любил. В отличие от везунчика Павлова все в жизни ему давалось с трудом, хотя он и умел делать все гораздо лучше других. Но уж то, чего он достиг, должно было служить ему и только ему - делиться он не собирался. Спальня, место, куда он пускал разве что проституток, забывающих все после расчета, выдавала в нем истинного сибарита. Она была обставлена с большим вкусом, и только некоторый избыток роскоши, несвойственный убежденным холостякам, нарушал его. Да еще выбивался из стиля ампир небольшой иконостас с фотокарточками. Изображен на них, в основном, был сам Широков. Реже, рядом с Павловым, еще реже на фотокарточках фигурировала Илзе. К этой семье хозяин питал особые чувства. Зная Павлова с детства и будучи полной его противоположностью, Широков считал его частью своей жизни, своеобразным alter ego. Это не имело ничего общего с привычными человеческими чувствами - любовью и дружбой, хотя и было похоже на них. Подобно тому, как Левко брал на себя смелость судить людей, Широков присваивал себе право их прощать. Самые неблаговидные поступки его якобы друзей и якобы любимых прекрасно оттеняли чудесные качества его души, а прощение еще более усиливало их. Впрочем, в этот избранный круг попадали немногие, но если уж попадали, то надолго - ветреником Широков не был. Павлов и Илзе принадлежали к этому кругу. Широков стал одеваться. Зазвенел телефонный звонок, Широков снял трубку.
– Да, это я. Твое освобождение откладывается. Да, покушение было, но оба живы. Что значит недосмотрели? Ребята сделали все что могли. Мы бы его взяли еще вчера, если бы не помешали менты. Обыкновенные. Когда надо, их не отыщешь, а когда не надо, под ногами путаются. Черт!
– Широков не мог попасть в штанину.
– Да, добрались до койки, добрались! Какое это имеет значение? Нет, этого я не знаю. Моя задача следить за Левушкой, а не со свечкой стоять. Не уследил, потому что никто не предполагал, что он использует лифт. У нас еще есть время, потерпи. Главное, что он поверил, значит не отступится. Хорошо, когда возьмем, я привезу его к тебе - сделаешь с ним, что захочешь.
Как только машина Илзе покинула стоянку у Широковского особняка, ее место заняла машина Бежина.
Широков вышел навстречу Бежину одетый, как будто давно встал.
– Мне уже доложили. Сумма гонорара будет удвоена. Но за ней тоже нужно будет следить вдвойне. Охрану, естественно, усилим, но ты должен оказать на нее влияние. Бежин, намеренный вылить на Широкова ведро упреков, растерялся.
– На кого?
– На Илзе, естественно, - объяснил Широков.
– Ты должен убедить ее быть осторожной, внимательней относиться к своей безопасности.
– Так ты считаешь, что покушались на нее?
– Конечно. Ей же надо было в это время идти в лабораторию.
– А я думал, на меня.
– Убивать тебя им нет никакого смысла. А вот шантажировать угрозой ее жизни... Эти фашисты неразборчивы в средствах.
– Что же мне делать?
– Что тут сделаешь?
– Он тронул Бежина за локоть, взглянул в глаза. Береги ее. Бежин чутьем актера почувствовал наигрыш.
– Что-то ты недоговариваешь, Сергей Сергеевич. С чего это я должен беспокоится за жизнь супруги покойника?
– Мне показалось, ты к ней неплохо относишься.
– Тебе показалось. У меня есть своя жизнь, театр, новый спектакль. Мне хотелось бы дожить до финала. А сейчас моей жизни угрожает опасность. Мы так не договаривались.
– Послушай, Андрей, я не понимаю, что тебя не устраивает. Ты живешь так, как никогда прежде не жил, спишь с чужой красивой женщиной. Ну, потерпи ты еще недельку, а потом будет тебе и театр, и новый спектакль. Мы усилим охрану, Илзе ляжет на операцию, партнеры подпишут контракт...
– Кстати, о Илзе, - перебил Бежин.
– Ты, говорил, что она безумно любила супруга. А я что-то не уверен, что она так сильно бы огорчилась, узнав о его смерти.
– Почему ты так решил?
– Для любимых не готовят оружие, и не прячут его за вентиляционными решетками.
– Оружие?
– удивился Широков.
– Пистолетик. Правда, незаряженный. Она, кажется не знает, что для пистолетов нужны патроны. Ты говорил, что, если она узнает, то не доживет до операции. При такой жизни она тем более не доживет. И вообще, что у нее за болезнь? Может, ты все врешь о болезни?
– Можешь сходить в клинику и узнать сам. Для любящего мужа такой поступок вполне уместен.
– Нет, Сергей Сергеевич, здесь определенно что-то не так. Или ты расскажешь мне, в чем здесь дело, или я ухожу. Широков подумал, вздохнул.
– Ладно. Я увеличиваю гонорар втрое.
– Тьфу! Да что вы за люди такие? Разве дело в деньгах?
– А в чем же? Я не понимаю, чего ты хочешь? Теперь задумался Бежин.
– Я хочу заняться делами.
– Какими делами?
– Делами покойного. Я должен знать что играю. Я привык зарабатывать свои деньги.
– Зачем тебе это?
– Должен же я знать, за что я рискую жизнью? За какие такие дела людей убивают? И долго ли еще это будет продолжаться. Может быть, ускорю подписание договора.
– Не выйдет, - возразил Широков.
– Почему?
– Ты не разберешься. Ты думаешь, любой может сразу стать бизнесменом?
– Я быстро схватываю. На лету.
– Бежин передернул плечами, вспомнив падение лифта.
Бежин и Широков сидели в офисе. Бежин нажал кнопку, вошел секретарь Паша.
– Вызывали, Сергей Сергеевич?
– обратился он к Широкову.
– Это я вызывал, - сказал Бежин.
– Принеси-ка мне, Паша, последний контракт. Паша вопросительно посмотрел на Широкова.
– Принеси, - сказал Широков. Паша пошел к выходу.
– И предпоследний, - сказал Бежин.
– И вообще, все документы за последний месяц.
К концу дня стопка бумаг стала значительно тоньше.
– Удовлетворен?
– спросил усталый Широков.
– Естественно, нет, - сказал Бежин.
– Что тебе не нравится?
– Я не все понял.
– Я предупреждал.
– Я не понял, например, за что могли
– Бежин вопросительно взглянул на Широкова.
– Значит и твоя невыгодна, - торопливо перебил Широков.
– Я же говорил. Что еще?
– Надо немедленно встречаться с Ираклием. Договор составлен неграмотно. Он может сколько угодно тянуть с финансированием, а потом просто отказаться по истечению срока. При этом все риски будут только на нас!
– Бежин ударил себя кулаком в грудь.
– На нас, - поправил Широков.
– На мне и Илзе. А ты, действительно, быстро схватываешь. Забивали Ираклию стрелку, и не раз.
– Значит, встречи были сырые, неотрепетированные. Нужно сначала понять сверхзадачу, развести мизансцену, в общем, закрутить интригу так, чтобы ему некуда было деться. Конечно, встреча пройдет впустую, если не произошло сценического события.
– Ну-ну, - сказал Широков.
Бежин стал настоящим бизнесменом. Он работал с документами, составлял компьютерные схемы, диктовал Паше договоры, встречался с Ираклием и другими коллегами, ругался по телефону, пил шампанское за удачную сделку с Широковым и Илзе.
Возвращаясь после очередной сделки, Бежин стоял на светофоре. Место показалось ему знакомым. Это был перекресток возле глазной клиники.
Доктор рассматривал рентгеновские снимки, стоя у окна.
– Почему ты не пользуешься проектором?
– спросила сестра.
– Так привычнее. Терпеть не могу искусственного света.
– Ты просто консерватор.
– Да, - согласился доктор.
– В прошлом веке вообще без рентгена обходились. И недурно врачевали, между прочим. Эскулап и без гамма-лучей видит пациента насквозь. В дверь постучали.
– Войдите, - сказал доктор. Вошел Бежин.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
– Доктор положил снимки.
– Вы ко мне, юноша?
– К вам, - сказал Бежин.
– Только я давно не юноша. Моя фамилия Павлов. Я хочу узнать состояние здоровья моей супруги. Ведь вы ее лечащий врач?
– Да, я ее пользую. Вы муж Лизы?
– Лизы?
– удивился Бежин.
– Я представлял вас несколько другим. Проходите, юноша, садитесь. Бежин сел на кушетку. Доктор присел рядом.
– Сначала я обязан взглянуть на ваши документы.
– Зачем?
– Врачебная тайна, юноша. Не могу же я поверить ее первому встречному. Бежин протянул паспорт.
– Да, конечно. Доктор сличил фотокарточку с оригиналом.
– Но здесь изображены не вы, юноша.
– Как не я?
– Очень просто. Вы ведь левша?
– Откуда вы знаете?
– удивился Бежин.
– Ассиметрия лица, юноша. А на документе запечатлен типичный правша. Я бы даже сказал, что у этого человека гипертрофированное левое полушарие. Бежин растерялся.
– Может, негатив не той стороной отпечатали, - предположила сестра. Бывает.
– Возможно, - сказал доктор.
– Я даже знаю случай, когда пациенту ампутировали здоровую ногу. А причина всего лишь в том, что сестра неправильно установила на проекторе снимок.
– Доктор неприязненно взглянул на прибор.
– Хорошо, что пациент был социальный. Ему было все равно. Бомж.
– Надеюсь, ту операцию делали не вы?
– с тревогой спросил Бежин.
– Бог миловал, - сказал доктор.
– Но, боюсь, что больше ничем не могу вас порадовать. Лизаньке предстоит сложная и опасная операция. Если мы ее потеряем, вам придется смириться.
– А нельзя ли обойтись без этого? Есть же лекарства, новейшие приборы. Я заплачу любые деньги. Доктор поморщился.
– Деньги здесь ни при чем. Взгляните.
– Доктор включил проектор.
– Видите затемнение? Бежин пригляделся.
– Это?
– Да. Возможно, это опухоль. Возможно, злокачественная, возможно, нет. Возможно, она давит на функциональный центр. Возможно, именно это нарушает функцию зрительного нерва.
– А возможно, и нет?
– уточнил Бежин.
– Возможно. Возможно, опухоль будет увеличиваться, а возможно, законсервируется или вовсе рассосется. В первом случае, возможно, пациента ожидает слепота, возможен и летальный исход.
– Вы все время говорите, возможно, доктор. Неужели современная медицина не может что-нибудь сказать точно? Я заплачу...
– Бежин полез за бумажником.
– Возможно, точно вам что-нибудь скажет патологоанатом, - рассердился доктор.
– А они, насколько я их знаю, взяток не берут.
– Извините...
– Бежин закрыл руками лицо.
– Зачем вы носите линзы?
– спросил доктор.
– У вас же отличное зрение. Бежин махнул рукой.
– Долго рассказывать. Так что же вы тогда тянете? Делайте эту чертову операцию!
– Жду, - вздохнул доктор.
– Чего?
– Не знаю. Видите ли, юноша, то что я вам рассказал относится к области пусть неточной, но науки. А я жду чуда. Бежин взглянул на доктора как на сумасшедшего. Сестра усмехнулась.
– Не бойтесь, он не кусается.
– Бывало, когда это проходило само по себе. От сильных душевных потрясений.
– Каких?
– спросил Бежин.
– Иногда помогает смерть близкого человека. Любовь. Или, скажем, беременность.
– И долго вы намерены ждать?
– Чудо зависит не от меня, а от Него.
– Доктор показал наверх.
– Спасибо, - Бежин встал.
– До свидания.
– До свидания, - сказал доктор.
– Перед операцией вам, возможно, придется подписать этот документ. Сестра протянула бумагу.
– Можете взять с собой и внимательно ознакомиться.
– Хорошо.
– Бежин вышел.
– Хотел бы я, чтобы у Лизаньки был такой муж, - сказал доктор.
– Он и есть ее муж, - сказала сестра.
– В профессиональной фотолаборатории поставить неправильно негатив невозможно чисто технологически, милая, - сказал доктор.
Павлов находился в депрессии. Он был небрит и неопрятен, покрасневшие глаза смотрели зло. Стол был заставлен пустыми бутылками из-под сухого джина, засыпан сигарным пеплом. Он сидел в одних трусах, взгромоздив грязные босые ноги на стол. В комнату вошла проститутка.
– Чего тебе?
– спросил Павлов.
– Сергей Сергеевич прислали, - сказала она.
– Для удовольствия.
– Уйди. Павлов сказал это так, что девушка немедленно вышла. Он неаккуратно, разламывая, затушил сигару, набрал номер.
– Слушай, Широков, меня уже тошнит от твоих бездарных блядей! Где твой гребаный киллер?! А кто знает? Твое подожди я слышу уже сто двадцать пятый раз! Может, я вам уже не нужен? С этой сукой мне все ясно, я с ней поговорю, когда вернусь, я ей придумаю наказание. А что же ты? Может, этот актеришка тебе дороже, чем я?! Может, у тебя с ним роман?! Ладно, но кто тебе позволил пускать его в мой бизнес? Что значит побалуется? Бизнес, это не баловство! С делами Червонца разобрался? Денег заработал? Пусть он засунет эти деньги себе в задницу, понял? Если он не появиться на этой неделе, я выйду и своими руками задавлю его, ее и самого Левушку. Не знаю как, но я это сделаю! И насчет тебя подумаю! Все!
– он бросил трубку. В дверях снова появилась проститутка.
– Вон!
– заорал Павлов.
– Я только прибраться хотела, - сказала она. Павлов швырнул в нее бокал, и он вдребезги разбился о вовремя закрытую дверь.
В будке на крыше Левко обмотал тротиловую шашку детонационным шнуром, вставил электровзрыватель, поместил устройство в массивный стальной контейнер, завернул крышку. Выходящие из контейнера детонационный и электрошнуры были намотаны на катушку за его спиной. Наладив альпинистское снаряжение, он спустился вниз, в вентиляционную шахту. На стене, где по его расчетам находилась квартира Павлова, он широким скотчем закрепил детонационный шнур, образовав замкнутый прямоугольник. Проделав это, он нажал кнопку пускового устройства. Электрический импульс, пробежав по проводам наверх, взорвал электровзрыватель, а тот в свою очередь - тротил. Контейнер подпрыгнул, издав глухой хлопок, но шашка, не способная разнести броневую сталь, отдала всю энергию взрыва детошнуру. Мощная волна энергии покатилась по нему обратно вниз. Здесь взрыва вообще не было слышно, и, как будто бы, ничего не произошло. Однако, хрупкая гипсолитовая стена шахты в месте соприкосновения со шнуром дала сквозную трещину. Левко потянул за шнур, и гипсовый прямоугольник бесшумно вышел из стены и полетел вниз. Перед ним открылся просторный проход в комнатку домработницы Павловых, где хранились ведра, тряпки и прочие хозяйственные принадлежности.