Роман без последней страницы
Шрифт:
– Обещаю.
– Даже следователю.
– Почему?
– Я теперь никому не верю. После того, как бабулю чуть не убили – никому.
– Правильно делаешь. – Дайнека заметила, что во двор въехала машина отца. – Идем. – Подхватив одну сумку и пройдя пару шагов в сторону двери, спросила: – Когда она смотрела в окно, ее заметили?
– Сказала, что нет. Но я думаю, заметили. Иначе бы ее не пытались убить.
– Не в этом дело, – Дайнека вышла на лестничную клетку и обернулась. – Спустя пару дней она позвонила в полицию. Думаю, об этом кто-то узнал. Так что ты правильно делаешь. Не верь никому.
Глава 38
Флешбэк № 8
Село
май 1945 – декабрь 1946
По радио говорил Левитан. Объявил, что война закончилась. Люди сбежались к конторе, плакали и смеялись. Мальчишки на конях поскакали кто в лес на делянки, кто к реке, где уже начали сплавлять лес. Леспромхозовское начальство разрешило всем оставить работу, прийти на митинг к конторе, потом разойтись по домам. Долгожданная победа пришла в Муртук.
Манечка работала в лесу на квартале, теперь – десятницей: замеряла бревна и выбивала на них метки. Должность ответственная, поэтому трудилась она с большим прилежанием.
За Митенькой, за сынком, смотрели теткины дочки. Прошлой зимой им повезло. Соседский дед украл с тока мешок зерна, и, когда ночью вез на санках мимо их дома, встретил коня, на котором сидело двое конторских. Со страху дед перекинул мешок через забор к ним в огород. Под утро Мария Саввична увидела мешок, втащила в хату и спрятала в подпол. Сколько ни ходил дед, сколько ни клянчил, зерно ему не вернула. Детей теперь было трое, и всех нужно кормить.
Возьмет тетка ступу, насыплет зерна, пестиком тук-тук-тук, да сварит пшеничную кашу. Распухнет каша в печи – тот же хлеб. Так до лета и дотянули.
Летом стали ходить за ягодой в лес. Вдоль ручья – сплошь смородиновые кусты. Встанет Манечка в ручей, вода холодная, ключевая. Сморода над этой водой висит, да так много. Стоит, пока не наберет полным ведро. Ноги застынут так, что совсем их не чует. Тетка пугала:
– Смотри, застудишься, не родишь!
Манечка отвечала:
– А мне и не надо. У меня Митенька есть.
Скажет – и к жимолости. Жимолость высокая. Где-то кланяться надо, а здесь стой да рви.
Принесут они ягоду, потолкут, а дети галдят, ждут не дождутся. Митенька по столу ручкой стучит – давай скорей есть. Хлеб в ту пору еще давали по карточкам, взрослым по шестьсот, ребятам по четыреста граммов. В магазине – шаром покати, только спички, соль да махорка.
После войны в леспромхозе, слава богу, стали платить деньги.
В августе сорок шестого вернулся с войны теткин муж Николай и сразу устроился работать на трактор. Ездил по лесу, собирал в кучу хлыстины.
С войны, не в пример тем, кто привез по две телеги добра, он пришел с красным шелковым одеялом. Оно было толстым, глубокая стежка делила его на пухлые квадраты, похожие на подушки.
Теперь в лесу работали до шести, в семь были дома. На ужин Мария Саввична готовила затируху. Насыплет горочку из муки, воды в середку нальет и трет муку между ладошками. Трет, крутит, а из-под руки на стол падают длинные катушки. Скинет их в воду да чугун в печку поставит. У детей слюнки текут. Знают, затируха – редкая вкусность.
В тот же год Манечка пошла в район за паспортом. Мария Саввична проводила ее до реки. Она перешла реку вброд, оглянулась, тетка помахала
В ту пору в село приехали ссыльные литовцы, бандеровцы, даже греки. Бараков понастроили, дранкой покрыли. В бараке – по четыре подъезда. В каждом подъезде – сени, из них на две стороны комнаты. Такую комнату выделили Манечке и Митеньке. Мария Саввична говорила:
– Оставайся, еще поживи.
А Манечка все равно переехала, хотела жить своим домом. В соседней комнате жили бандеровцы: мужик с бабой. Дочку ихнюю звали Надику. Она и смотрела за Митенькой.
После работы к ним часто захаживал Проня. Сядет в угол на табуретку, там и сидит. Зимой, когда в село стали возить кино, звал ее в клуб. Уложит Манечка сына, наденет фуфайку, старый платок, отцовские валенки и по пятидесятиградусному морозу с Проней – в кино.
В тот вечер в клуб привезли фильм «Серенада солнечной долины». Народу набилось много, крутили только один раз. Многие пришли с табуретками. Проня согнал пацанов и посадил Манечку на лавке в первом ряду. Сам устроился рядом.
На стене висела белая тряпка – вот и весь экран. Лампочку выкрутили, свет погас, механик запустил движок. На экране возник неведомый мир. В ярком свете ожили красивые смелые люди. Манечка распахнула глаза. Ей до смерти захотелось быть среди таких, как они.
В темноте Проня взял ее руку. Она сидела не шевелясь. Вдруг вспыхнул свет, кончилась пленка, и лампа проектора безжалостно обнажила то, что скрывала от глаз темнота. Проня отдернул руку. Манька опустила глаза, потом снова подняла и увидела в дверях незнакомого человека, который в упор смотрел на нее. Механик поставил новую часть, запустил пленку, и в клубе снова стало темно.
Перед Новым годом на собрании лучших работников муртукского леспромхоза награждали подарками. Когда вызвали Маньку, из президиума встал большой начальник из центра, отодвинул директора и сам вручил ей темно-синий отрез бостона [21] . Пожимая Манькину руку, пристально глядел ей в глаза. Она покраснела, потому что узнала в нем того, кто наблюдал за ней в клубе.
Глава 39
Зачем это нужно
Сергей пришел к Дайнеке в шесть часов вечера. Она ждала его весь день, боялась, что не придет, но виду не подала.
21
Бостон – шерстяная костюмная ткань.
– Я не узнал адрес, – сказал Сергей и, помолчав, добавил: – Зато нашел его сына.
У Дайнеки дрогнуло сердце. Она улыбнулась.
– Спасибо тебе!
– Он учился вместе с нашим оператором во ВГИКе.
– С тем, что моложе?
– С тем, кому сорок пять. Его зовут Константин. Сына Левченко – Тимофей. Так что, если хочешь, можешь с ним поговорить.
– С Тимофеем?
– С Костей. Он расскажет, как найти Левченко.
– Чаю попьешь? – предложила Дайнека.
Сергей немного поколебался, но, когда она сказала про колбасу, за которой сбегала с утра в магазин, посмотрел в сторону кухни и согласился.